Сказка о диком городе
Шрифт:
Причем соперники старались убить лампочку кто быстрее. Дело дошло до того, что снайперы, перекокав все снаружи, начали охотиться и за домашним освещением, и в результате такого соревнования побили не только люстры, бра, торшеры и настольные лампы, но и все окна. А там оказалось недалеко и до всеобщего отключения электроэнергии. Зачем зря тратить дорогую вещь, тем более что за это дело никто никогда и не платил, за ваше хваленое электричество. Продукты, кстати, можно легко хранить и в подвалах и даже под кроватью. Обходились же раньше без холодильников недавние предки.
Телевизоры - от них один вред и влияние иностранщины. Все что надо, можно сообщить с центральной площади под перестук дырявых жестяных ведер.
Вместо электричества теперь везде и всюду может употребляться женщина как стиральная, посудомоечная, гладильная, пылесосная, овощерезная и мясорубная машина внутри дома, а также для заработков на стороне.
А мужчины в этом городе уже давно предназначили себя для стрельбы, для руководства, для охраны, переноски тяжестей, дать в лоб и подать даме пальто.
У женщин пошли в ход теперь чугунки, печки, углевые утюги и самовары, лучинки, скалки и такие замечательные и забытые аппараты, как прялка, ткацкий стан, веретено, коклюшки, вьюшки, заслонки, чугунки и ухваты. Для освещения использовалось небьющееся оборудование типа тех же жестяных ведер, так как оголтелые снайперы переколотили все керосиновые лампы и даже начали стрелять по свечкам и лучинам. А поставь коптилку - и светло, и попробуй туда попасть!
Коптилками называлось все то освещение, которое горело.
Однако городские охотники дошли до такой тонкости, что расстреливали фитилек (горящую нитку) в любой плошке (плошка вдребезги), в любом окне на любом этаже. Тогда жители рассудили, что так можно и башки лишиться, из-за этого света, и перешли на образ жизни петухов: ложились с закатом, вставали с зарею.
Охотники, как избранное племя, все-таки любили вечерком поболтать за кадушкой пивка при огоньке, но и у них были свои враги из соседних снайперских формирований, которые следили за любым возникшим огоньком, и приходилось опять-таки маскироваться - то есть, запаливши, к примеру, свечку, снайперы удалялись в глухой подвал со своим пивом во избежание расстрела свечки и всех присутствующих.
Но самые свободные из них плюнули на опасность и даже пошли ей навстречу - они поднялись из тьмы подвалов и изобрели костры, факелы и горящий фонарный столб: запаляли это бесполезно торчащее из почвы бревно и отходили. Сбегались все люди и смотрели на огонь, а над их головами посвистывали пули, но это тебе не стекло с фитильком, не лампочка! Большой огонь не убьешь даже десятью выстрелами.
Книги и учебники тоже хорошо горели, кострища удавались широкие, негасимые, но эти бумажные запасы быстро кончились даже в школах и библиотеках.
И при свете горящих столбов город гулял, бренчали гитары, люди танцевали дикие танцы, и все ждали, когда костер приугаснет, чтобы начать прыгать через него. Считалось, что грехи сгорают, когда летишь над пламенем. Поэтому все - в том числе и снайперы - сосредоточившись, прыгали через догорающие костры. У всех что-нибудь да и лежало
Когда кончились столбы, начали жечь деревья, заборы и пустые бани. Недалеко было и до поджога отдельных домишек, где обитали какие-нибудь малоценные старые нищие.
Таким образом, когда наша девочка пришла в этот достаточно обугленный населенный пункт и стала работать городским фонарем, мэр строго предупредил население и особенно метких охотников за лампочками. Дескать, стрелять в лоб новому фонарю он не позволит, это иностранное производство, гуманитарка, прибыла из-за рубежа, и поэтому ради сохранности он ставит рядом с девочкой оцепление из всех местных снайперов с оружием наперевес, причем спиной к источнику света, а лицом к опасности.
А снайперов в городе было много, чуть ли не все мужское население и довольно большая часть женского, все вооружились, мы не хуже никого. А тут, встав на вахту, все проследили, чтобы никто не был забыт и никто не уклонялся от дежурства. Не пришел - стало быть, способен как раз и выстрелить как изменник общего дела! Так что оцепление было громадное. И все друг за другом наблюдали. Стояли кругами как поганые грибы.
А усталая девочка торчала и светила в центре этого почетного караула, и рядом с ней ради первого раза нес службу мэр, а также еще четверо каких-то крепышей и много людей в форме. Мэр даже сказал некоторую речь о пользе освещения и просвещения, а девочка стояла, сияя над массой народа, как какая-нибудь неземная богиня!
Но вот, кстати, стоило оратору вспомнить и произнести слово "просвещение" (близкое к слову "освещение"), как многие присутствующие засомневались, зазевали, так что толпа стала таять.
Еще когда и лампочки-то были, все в городе сразу засыпали при одном намеке на чтение книжек - а ведь что такое просвещение, это как раз оно и есть! Чтение при свете! Мы знаем просвещение, еще заставят при этом фонаре книжки читать как в пятом классе, таков был глас народа.
К утру весь город спал по кроватям, интерес к девочке угас. Если раньше кое-кто и хотел через нее попрыгать, то теперь ее буквально бросили на произвол судьбы, и она присела на ступеньки мэрии и заснула.
Днем она вскочила, обошла весь погорелый городок, а потом, проголодавшись, протянула руку в булочной, и ей добрые люди подали как дикой иностранке два кусочка черного хлеба, и она с удовольствием пообедала.
К вечеру на площадь вышел заспанный мэр и предупредил девочку, чтобы она далеко не шлялась: вокруг города рыщет голодный дикий троллейбус, который как офонарелый ищет источник питания с тех пор как в городе вырубили электричество, и беспощадно потребляет даже энергию из безобидных карманных фонариков, плейеров, китайских часиков и из игрушек, высасывает у них батарейки!
Поэтому в городе не осталось никаких приборов вообще, сказал мэр и посуровел.
Девочке стало жалко мэра, но, поскольку затем он удалился по своим делам, где-то опять полыхало (даже днем, то есть без надобности), то девочка, никому не нужная, решила уйти домой. Соскучилась по маме и папе.