Сказка о глупом Галилее (сборник)
Шрифт:
О. (возмущен). Почему это пятьдесят? Откуда пятьдесят? Вы что это, замуж выходите, а даже в паспорт не смотрите? Я еще молодой. Мне только сорок два исполнилось.
Н. Ничего себе молодой. Моему брату сорок один, а у него уже внук есть. Рыжик. И потом, сегодня вам сорок два, а завтра будет восемьдесят.
О. Вы что, смеетесь? Сегодня сорок два, а завтра восемьдесят. Вы арифметику в школе проходили?
Н. Господи, я ж не про арифметику, я про жизнь. Будете старенький, с палочкой будете ходить. В аптеку надо будет сбегать, клизму поставить. Кто побежит? Кто поставит?
О. (сердится). Да
И. О’кей. Гирю, четыре раза. А остальное вы можете?
О. Это в каком же смысле?
Н. Ну, в каком, в каком! Мужчина должен не только с гирями свою силу показывать.
О. Не понял.
Н. Надо ж, какой непонятливый. В школе арифметику проходил, а на переменах ему ничего не рассказывали. Я имею в виду, как у вас насчет этого дела? Или вы только гири таскать умеете?
О. Я вашей нездоровой развязности не одобряю, но если уж вы так интересуетесь и лезете во все дырки, могу объяснить, что я к женщинам тщательно равнодушен.
Н. Эй, дядя! Так вы гомик!
О. Кто? Комик?
Н. Не комик, а гомик. Я имею в виду гомосек. Надо ж, такой здоровый, лысый, двухпудовую гирю таскает – и гомик. Ой, не могу, принесите воды, умру от смеха!
О. Умрете, и зря. У меня порочных наклонностей нет. У меня была одна дама. Нинелька. Двенадцать лет под ручку ходили, а потом три месяца пожили и разошлись. Вот и все. И с тех пор я ни на какие серьезные отношения не согласен. А насчет того, что вы говорите, насчет этих комиков, так я лично их тщательно осуждаю. Потому что сами отвлекаются и других от общенародных задач отвлекают. Сейчас, как вы знаете, рост коренного населения падает, а азиатского возрастает. Скоро уже все будем косые. А эти ваши комики… от них не то что человек, даже мышь родиться не может. Ну хорошо, если этим занимается какой-нибудь, скажем, творческий человек. Ему, может быть, для вдохновения нужно. Но ведь есть же такие, что он, может быть, даже средней школы не кончил, может, даже закона Ома не знает, а туда же лезет. Как будто он какой-нибудь художник или артист. (Помолчав.) Я, между прочим, и сам был артистом. В заводской самодеятельности Ленина изображал.
Н. Вы? Ленина? Никогда не поверю. Хотя вообще-то похож. Плешь точно такая.
О. Плешь тут ни при чем. Плешь и налепить можно. А главное – уметь изобразить. Во всей простоте и величии. (Неожиданно преображается, вскакивает на стул, говорит быстро, громко и сильно картавя.) «Октябрьская революция, о необходимости которой всегда говорили большевики, свершилась!..»
Н. (смеется до слез на глазах, до истерики). Xa-xa-xal Ой, не могу! Ой, убил! Зарезал!
О. (доволен). Что, похоже?
Н. Жуть как похоже! Как это… социалистическая революция… (Опять смеется.) Ой, не могу! Так, пожалуй, и чокнуться можно! Слушайте, а чего это он так картавил?
О. Ну, мало ли чего! У разных людей бывают всякие дефекты. Речи и всего остального.
Н. А мне говорили, что он был еврей.
О. (поспешно). Не знаю, я политикой
Н. О’кей, я тоже не интересуюсь, но мне говорили.
О. Что говорили?
Н. Ну, что еврей.
О. (строго). Кто?
Н. (неуверенно). Ну, этот… ну… Ленин.
О. Я спрашиваю, кто вам это говорил?
Н. Ну, Витька.
О. Я вижу, у вашего Витьки язык слишком длинный. Да за такие разговоры знаете что бывает?
Н. А что? Что такое? Что я такого сказала? Ну, еврей, ну и что. Среди евреев тоже неплохие люди бывают. У нас директор, Борис Маркович…
О. Я не спорю. Может быть, ваш Борис Маркович и хороший, но разве можно сравнивать с Лениным?
Н. А вы Бориса Марковича знаете?
О. Не знаю и знать не хочу.
Н. Ну, вот и не говорите. Борис Маркович, между прочим, «р» выговаривает не хуже нас с вами. Не то что некоторые…
О. Ну, знаете. Это вы уж совсем. Да раньше за такое…
Н. Мало ли чего раньше было! А теперь за это не сажают. Теперь что хочешь, то и говори. Хоть про русских, хоть про евреев.
О. Я бы все-таки воздержался. Нет, вы не подумайте. Я лично против евреев ничего не имею. Это Трошин считает, что все от них. Диабет его от евреев. Вывести, говорит, их надо всех, чтоб больше не было. А я этого тщательно не понимаю. Это даже противоречит основным положениям. Мы интернационалисты. Мы ко всем нациям терпимо относимся. И к плохим, и к хорошим. С другой стороны, и об экологии надо подумать.
Н. О чем?
О. Я имею в виду природное равновесие. В природе лишних организмов никаких не имеется. Одно выведешь, другое появляется. Еще худшее. Вот китайцы, допустим, воробьев уничтожили, и что получилось? Жуки всякие развелись, личинки. Рис весь поели, китайцам ничего не оставили. Опять пришлось воробьев за границей на золото закупать.
Н. Не пойму, что это вы городите. Евреи и воробьи. Какая связь?
О. А такая связь, что если природа без воробьев не обходится, так может, ей и евреи для чего-то нужны.
Н. Еще б не нужны! Да у нас в салоне… если б не наш Борис Маркович… Слушайте, а я вчера анекдот слыхала.
О. (заинтересованно). Про евреев?
Н. Нет. Про Чапаева.
О. (поспешно). Политических анекдотов не слушаю.
Н. Да он короткий. Значит, Чапаев идет, а Петька сидит на дереве… Нет, наоборот, Петька идет, а Чапаев сидит на дереве…
О. Чапаев? Сидит на дереве? Ха-ха-ха-ха.
Н. Он сидит на дереве, а Петька идет… Ха-ха-ха.
О. (одновременно и сердится, и хохочет). Чапаев на дереве… Ха-ха-ха… Да что вы мне глупости рассказываете? Как это может быть: Чапаев и на дереве? Он же не птица какая-нибудь, а народный герой. А вы: Чапаев и на де… (не выдерживает и опять смеется).
Н. Значит, Петька идет, а Чапаев…
О. Стоп! Стоп! Не хочу слушать! И вообще, в моем присутствии прошу сомнительных анекдотов не рассказывать. Чапаев не птица какая-нибудь, а легендарный герой. Он жизнь свою отдал, чтоб мы с вами сегодня жили в хороших условиях. И вообще, я принципиально против таких насмешек над самым святым, что у нас есть. (Помолчав.) Тем более что моего дедушку за анекдот расстреляли.