Сказка о глупом Галилее (сборник)
Шрифт:
Защитник. Бросьте темнить. Я защитник, но не стукач. И что же там, много шуму?
Лариса. Да, шум есть. Какие-то зеленые женщины, нобелевские лауреаты. Витрину расколотили.
Защитник. Интересно! Да, интересно! Значит, мы им хорошо наступили на хвост.
Лариса. Насчет их не знаю, а нам наступили. У меня дети спрашивают, где папа. Я говорю: папа в командировке. А мне Игорь говорит: «Неправда, мне в школе сказали, что папа в тюрьме». Слушайте, а правда, говорят, что новый председатель тяжело болен?
Защитник. Да нет, слухи сильно преувеличены. У него насморк, кашель, стенокардия и рак прямой кишки с метастазами в печени. И больше ничего.
Лариса. Правда? А я очень за него беспокоюсь. Вы знаете, мне неудобно отнимать у вас время, но я слышала, что вы теперь играете такую важную роль, и я хотела вас попросить, может, как-то можно освободить моего мужа? Ведь все-таки сейчас там, на Западе, такой шум, такой шум! Он же никому не нужен.
Защитник. Да, да. Этот шум, это просто ужасно. И я вообще этих людей не понимаю. Ну хорошо, ну посадили кого-то, ну даже несправедливо посадили, но зачем же еще бить витрины?
Лариса. Совершенно с вами согласна. Но я думаю, что если бы вы моего мужа освободили, этот шум мог бы немедленно прекратиться.
Защитник (смеется). Ах, какая хитрая женщина! Как будто вы не понимаете, что, если мы освободим вашего мужа, они там это воспримут как нашу слабость и в следующий раз еще больше побьют витрин. Но если вы действительно желаете вашему мужу добра, поговорите со своим мужем, убедите его, пусть признается, пусть покается… пусть поможет нам убедить этих, которые бьют витрины, что мы все – судьи, прокуроры, защитники и подсудимые – единое и монолитное общество. Пусть он нам поможет, а мы тоже в долгу не останемся.
Лариса. Вы его освободите?
Защитник. Ну к чему эта торговля? Впрочем, может быть, даже освободим.
Лариса. Вы хотите, чтобы я с Сеней поговорила? Но меня же к нему не пускают.
Защитник. Да, это вообще не полагается. Но в данном случае, я думаю, мы это как-то уладим.
Лариса. Но я не могу ручаться. Сеня, он, знаете, такой самолюбивый, такой гордый и непреклонный.
Защитник (растроган). Моя жена то же самое говорит обо мне. Я знаю, что он гордый и непреклонный. А вы с ним ласково так и по-женски… Вкусненького ему что-нибудь принесете. У вас что-нибудь есть?
Лариса. Да, да, конечно. Я уже кое-что принесла. Вот видите (достает из сумки синюю курицу), это моей маме выдали как ветерану труда.
Защитник (брезгливо морщась и слегка отступая). Гм. Да. Симпатичная курочка. Но вы ее поберегите. Пусть ее ваша мама кушает. А мужу вашему мы достанем что-нибудь другое. Пожалуй, я вам выпишу пропуск в наш спецбуфет. Там иногда кое-что бывает. Возьмите ему колбаски, пивка… Он пиво любит?
Лариса. Да, конечно. Но все-таки я боюсь. Сеня такой гордый, такой непреклонный.
Защитник. Знаю, знаю. И, поверьте, уважаю его за это. Но вы попробуйте, поговорите, а мы со своей стороны тоже попробуем как-нибудь на него повлиять.
Затемнение. Лариса и Защитник исчезают. На сцену вывозят клетку, в которой сидят Подоплеков и Наседка. Подоплеков хлебает баланду, а Наседка, вцепившись руками в прутья клетки, смотрит куда-то вдаль.
Подоплеков (отодвигая миску). Нет, не могу я есть эту баланду. У меня же гастрит, изжога. Неужели человеку даже в последние дни его жизни нельзя дать чего-нибудь съедобного?
Наседка (насмешливо). Да, безобразие. Могли бы доставить из ресторана шашлык по-карски и бокал холодного грузинского вина.
Подоплеков. Ладно, нашел место для шуток.
Наседка. А я не шучу. Раньше приговоренного хотя бы спрашивали о последнем желании. Чего он хочет. Выкурить гаванскую сигарету или переспать с женщиной. А потом выводили во двор, читали приговор, молитву, завязывали глаза. Причем ты мог отказаться и встретить смерть с открытыми глазами.
Подоплеков. Да-да, я именно так и сделаю. Я откажусь завязывать глаза, и я скажу… я что-нибудь им скажу.
Наседка. Да что ты! Ничего не скажешь.
Подоплеков. Почему это не скажу? Обязательно скажу.
Наседка. Да не успеешь ты ничего сказать. Сейчас это совсем не так делают, сейчас просто входят в камеру…
Подоплеков. Не хочу, не хочу, не хочу ничего слушать! (Затыкает уши, но неплотно.)
Наседка. Стыдно, Подоплеков. Стыдно прятать голову, как страус. Надо до конца оставаться мужчиной. Так вот, входят в камеру вертухаи с черным мешком…
Подоплеков. Это зачем еще черный мешок?
Наседка. На голову надевают.
Подоплеков. Не желаю никакого черного мешка. Я хочу с открытыми глазами…
Наседка. Ага, они тебя спросят. Они мешок на голову, руки скрутят и в соседнюю камеру. А там пол к середине покатый, а в середине дырка.
Подоплеков. Зачем дырка?
Наседка. Для стока крови.
Подоплеков (затыкая уши). Не хочу слушать!
Наседка. А ты ничего не услышишь. Мешок на голову, голову к дырке, бабах, и все.
Подоплеков. Не надо, не надо мне этого рассказывать. Я боюсь. (Дрожа от страха, забивается в угол.)
Слышен ужасающий скрежет ключа. В камеру врываются Горелкин и Юрченко с черным мешком. Кидаются к Подоплекову.