Сказка о глупом Галилее
Шрифт:
– А ничего! – сказал капитан. – Неплохо.
Лоцман хотел даже списать слова, но помкорбез не посоветовал.
– Это начало еще можно терпеть, – сказал он, – оно просто незрелое и ни к чему не зовет. Но дальше-то совсем плохо.
– А что плохо? – спросил с интересом лоцман, надеясь если не записать, то хотя бы запомнить.
– А вот что плохо, – ответил помкорбез и пропел:
Заблудившись в– Да, – вздохнул перпом, – типичный пример упаднических настроений. С такими настроениями далеко не уплывешь.
– Ну, что ж, товарищи, – вмешался опять капитан. – Дело ясное. Значит, дела у нас обстоят таким образом. С курса мы сбились, и куда идем, неизвестно. Корпус проржавел, дает течи, затыкать их нечем и некем, поскольку народ разуверился и ничего собой затыкать больше не хочет. Три машины из четырех не работают, а четвертую, кроме капитанских книжек, топить нечем. Можно пустить на топку всякие лишние мачты, палубные доски и пароходную мебель, но этого топлива нам хватит только, если мы будем идти исключительно правильным курсом и в правильном направлении, которого мы не знаем. Если мы будем идти неправильным путем и в неправильном направлении, то в конце концов всякое топливо кончится, течи будет все больше и больше и мы непременно потопнем.
– Как пить дать потопнем, – подтвердил лоцман.
– Кстати, насчет питья, – сказал капитан и посмотрел на боцмана.
– Без питья-то жить можно, – заметил боцман. – А вот без питания труднее.
– Кстати, что насчет питания? – капитан повернулся к главкоку.
Главкок поднялся, стянул с головы колпак и доложил, что, хотя перебои с питанием действительно имеют место, для высшего корсостава продуктов на определенный неопределенный период пока хватит.
– Ну, а остальные пусть питаются, как хотят, – беспечно заметил штурман.
– Это будет большая политическая ошибка, – возразил перпом. – Если мы не будем кормить команду, она перемрет, а сами мы корабль до места не доведем и потопнем. Если мы не будем кормить пассажиров, они взбунтуются и выкинут нас за борт акулам.
– Есть, есть идея! – закричал лоцман. Все повернулись к нему.
– Идея такая, – сказал лоцман. – Мы снимаем ночью все шлюпки, грузим на них остатки продовольствия и пресной воды, садимся сами и…
– И-и! – передразнил помкорбез. – Шлюпок-то давно нету. Украдены.
– Как? Все украдены или частично? – спросил капитан.
– Крались частично, а украдены все, – смущенно признал помкорбез.
– Ничего себе! – Капитан даже присвистнул. – А куда же смотрели твои молодцы?
– А мои молодцы как раз первые и смотрели, как бы эти шлюпки украсть и удрать, – пролепетал помкорбез и смутился совсем.
– Ну и хорошо, – сказал капитан. – Так даже лучше. Шлюпок нет, бежать не на чем, значит, будем вести наш пароход дальше. Во избежание усиления недовольства команды и пассажиров часть продуктов из нашего камбуза надо передать им.
– Категорически возражаю! – вскочил замполит.
И, заикаясь от волнения, объяснил, что он лично согласен на любые изменения курса и на любые лишения, но ухудшение питания высшего корсостава будет идеологической, политической, тактической и стратегической ошибкой.
– Мы с вами, – продолжил он, – хорошо знаем, что бытие определяет сознание. Если мы поделимся продуктами с другими и тем самым ухудшим наше бытие, то тогда и наше сознание тоже ухудшится. А с плохим сознанием мы не сможем вести наш корабль правильным курсом и в правильном направлении.
– Это верно, – вздохнул лоцман.
– Но народ-то чем-то кормить все же надо, – возразил боцман.
– А вот раз наш боцман такой сознательный, – сказал помкорбез, – давайте его отстраним от нашего камбуза, а его спецпаек распределим поровну между командой и пассажирами. Таким образом народ успокоим и проведем идеологический эксперимент: посмотрим, как будет ухудшаться сознание боцмана.
Боцман, понятно, пожалел, что оказался таким правдолюбцем, но возражать было уже бесполезно, потому что его из каюты вывели. И стали вырабатывать окончательное решение. Споров было много. Один говорит, надо идти задом наперед, другой предлагает идти передом назад. Приняли компромиссное решение идти левым боком в правую сторону. После чего вышли уже к команде и пассажирам. Собрали всех на верхней палубе, поставили стол президиума. Члены капитанского совета все, кроме боцмана, сели за стол, боцману нашлось место в заднем ряду, а капитан вышел к трибуне и говорит:
– Уважаемые члены команды, пассажиры и пассажирки! Как вам известно, семьдесят лет назад мы вышли из пункта А с целью прибытия в пункт Б, но затем резко изменили курс и направились в страну Лимонию, где растут лимоны и текут молочные реки с кисель-берегами. Мы должны признать, что заветного берега мы еще не достигли. Для этого были объективные причины. У нас были враги, которые постоянно сбивали нас с курса. Мы сбивались потому, что шли неизведанным путем, не имея при себе ни карт, ни лоций и, вообще-то говоря, не имея точного представления, где находится страна Лимония и существует ли она вообще. Возможно, было ошибкой избирать водный путь, проще было бы добираться по суше. В пути нам встретились туманы, бури, штормы, подводные рифы и надводные айсберги. Наши люди героически преодолевали трудности. Мы должны вспомнить подвиги наших матросов, вахтенных, механиков и кочегаров. Они трудились в поте лица, иногда даже сами сгорая в топках, затыкая своими телами пробоины, падая за борт, попадая в пищу акулам. Были определенные ошибки и со стороны прежнего руководства. Оно не прислушивалось к трезвым голосам, указывавшим на неправильность направления. Оторвавшись от основной массы, оно поедало больше продуктов, чем нужно. С этим мы решили покончить, теперь к голосам прислушиваться будем. Кроме того, часть продуктов, предназначенных для питания высшего корсостава, теперь в порядке эксперимента будет распределена между всеми.
– Правильно! – закричала дружно команда.
– Правильно! – закричали пассажиры.
– Неправильно! – хотел крикнуть боцман, сидя в заднем ряду, но, увидев показанный ему кулак помкорбеза, промолчал.
– Кроме того, – продолжал капитан, – мы решили значительно улучшить условия вашего бытия, сделав его более свободным и радостным. Отныне снимаются всякие ограничения на ширину брюк и длину волос, разрешается малевать абстрактные картины, петь безыдейные песни и танцевать танцы, которые прежде считались враждебными. Кроме того, разрешается критиковать руководителей нашего рейса на любом уровне, вплоть до боцмана.
– А бить его можно? – прокричал кто-то из команды.
– Нет, товарищи, бить нельзя. Для битья у нас есть и продолжает эффективно действовать наша прекрасная и закаленная в пути служба корбезопасности. Если вы кого-то хотите побить, подайте заявление в письменной форме, оно будет рассмотрено. Но, товарищи, представляя вам такие большие свободы, высший корсовет рассчитывает, что вы все будете проявлять большую сознательность, все до одного будете способствовать нашему движению вперед. У нас не должно больше быть пассажиров, которые слоняются по палубам, смотрят вдаль или на корме забивают козла. Все теперь будут членами команды, все должны что-то делать. Одни, скажем, пишут книжки, другие их собирают, третьи топят ими котлы, четвертые изыскивают для топки всякие ненужные деревянные вещи. Кому совсем нечего делать, пусть сядут на весла. А тем, у кого и весел нет, можно взять простыни или одеяла, сделать из них паруса и дуть в них. Таким образом каждый человек сможет вносить посильный вклад в наше движение. Ну а в свободное от работы время мы не возражаем против разведения на палубах огородов и развития мелких ремесел.