Сказка о ночном музыканте
Шрифт:
Мне нужен только сделанный из веток
Жеребчик, что стоит передо мной».
А голос всеобъемлющий ответил:
«Чтоб впредь меня об этом не просил –
Запомни, что из этого пространства,
Ты выйдешь в час, когда сюда входил.
Пока что кони здесь, внутри гуляют,
Но могут, силу снова обретя,
Направиться в твой мир, где даже город
Собой очистят, будто бы шутя.
Так что спеши.
В загон всех до единого собрать.
Иначе, уж прости, но мир реальный
Тебе уже вовеки не видать».
«Ну, раз всё так серьёзно – я согласен» –
Сказал, вздохнув устало музыкант.
Кто знает, может у него и вправду
В «целительстве» присутствовал талант.
Ведь раньше говорил ему об этом,
Сюда его направивший старик.
Он не бросал напрасно слов на ветер,
И в жизни видно многое постиг.
Как только парень с этим согласился,
Его пушинкой вверх приподняло,
Как будто лёгким смерчем закружило,
И в место неизвестное снесло.
Давид стоял теперь в большой деревне.
Да, это было точно не село.
Не виделось нигде церковных башен.
Дворов немного – значит повезло.
На улице отсутствовали люди.
Вокруг стояла мёртвой тишина.
При загустевшем, вязком полумраке,
Не виделся блик света из окна.
Собаки у домов истошно выли,
Предчувствуя ужасную беду.
Их хор, поющий песню «неживую»,
Пугал, но парень знал: «Я не уйду!»
Он прямиком пошёл, не выбирая,
В ближайший от него обычный дом.
Дворняжка не залаяла впуская,
А завиляла перед ним хвостом,
В жилище за собою проводила,
А там все спали непробудным сном.
Их лица были бледно-меловыми.
Не слышалось дыханье ни в одном.
У изголовья каждого стояла
Седая лошадь, что-то ожидав.
Возможно, унести на небо сразу
Тела людей, им не давали прав.
Давид не стал бездумно торопиться,
Он камень, что знал многое, достал,
Потёр голубоватую поверхность,
Пока он изнутри не засиял,
И стал смотреть в него, внутрь проникая,
Дождавшись изменённый тёмный цвет.
И тихо, виновато вопрошая, сказал:
«Прошу тебя, дай мне сейчас совет,
Как пробудить народ обратно к жизни?
Я, самовольно выпустил коней,
Которые стоят у изголовья
Недвижимых, не дышащих людей».
Из каменных глубин раздался голос
Доступный для него лишь одного:
«Без помощи ты скрипкой не поднимешь,
Как ни старайся, парень, никого.
Зажги свечу, задумай пожеланье,
И только лишь потом в доме играй.
Не думай в этот час об излеченье –
Коней в загон вернуться зазывай.
Когда зажжёшь свой восковой подарок,
Не смей о нём хоть каплю сожалеть,
Всё искренне должно идти, от сердца,
Иначе фитилёк может затлеть…»
И, как и прежде, голос растворился.
Поверхность камня стала голубой.
В дому темно и тихо. Только кони
От нетерпенья бьют об пол ногой.
Давид нашёл местечко, где поставить
В подсвечнике волшебную свечу
И заиграл, огонь в неё вдыхая,
Желая: «Излечить людей хочу!»
Затем стал думать, по совету камня,
О каждой из стоящих лошадей.
Он представлял не просто их в загоне –
В манеже недоступным для дождей.
Быть может оттого, что лютый холод
Его совсем недавно пробирал,
Он в тёплое, закрытое строенье –
Под крышу белоснежных собирал.
И видно потому, что сильно верил,
Что там им будет очень хорошо.
Сначала кони просто присмирели,
Затем исчезновение пошло.
Они, в дым, превратившись, растворились.
Давид же их на месте представлял.
Им нравилось. Никто не возвращался.
В загоне каждый вкопанным стоял.
Тут начали и люди изменяться.
Их лица тут же стали розоветь,
Послышалось свободное дыханье,
Жизнь в этом месте, победила смерть.
И так Давид шагал от дома к дому,
От тёмного и страшного двора
К такому же затихшему другому,
Где света не виднелось из окна.
Свеча желаний всё ещё горела,
И он её нисколько не жалел,
Он чувствовал вину свою и этим
Исправить ситуацию хотел.
Когда последний конь исчез из виду.
Он затушил свечу свою – рукой,
На улицу деревни, вновь ожившей,
Отправился. И поднят был волной,
Похожею на смерч, кручёный, лёгкий…
Поток воздушный вновь его понёс,
В другую местность, где гуляли кони,
Несущие собой потоки слёз.
Когда его на землю опустило –
Предстал всепожирающий огонь.
Табун гнедых промчался резво мимо,