Сказка про девочку
Шрифт:
– Казнить! Казнить ее! Смутьянка! Народ с ума свела, беспокойство посеяла! – кричали провокаторы в черных котелках, возникая в толпе то тут, то там.
– Адвоката! Адвоката! Она не виновата! – закричали люди, стоявшие рядом со Справедливостью, восхищенные ее мужеством и стойкостью.
Ведь Справедливость не плакала, не ныла, не просила пощады – она терпеливо ждала своей участи, когда Палач прикажет сложить красивую голову на плаху, и взмахнет своим смертоносным стальным топором.
После прочитанного глашатаем с папирусного свитка приказа, участь приговоренной
Топор опустился на голову Справедливости, а голова покатилась к ногам стоявших впереди зевак, окрасив красной кровавой дорожкой мраморные плиты на площади.
– Ох… – выдохнула толпа, не то с сожалением, не то с облегчением, что наконец-то все закончилось.
Журналист суетливо бегал по площади, стараясь ничего важного не пропустить. Ему нужно запечатлеть атмосферу праздника, чтобы назавтра поделиться с людьми. Выпуск готовился ночью, а для начала статьи уже была заготовка:
«Народ с восторгом приветствовал Гренландских правителей и сердечно благодарил их за любовь к людям и заботу о процветании населения».
Черта он планировал вставить в середину статьи, найдя его художественное описание в манускриптах. Настоящего сфотографировать не удалось – настолько стремительно Черт пролетел перед глазами собравшихся. Толпа даже удивиться не успела, не то, что его рассмотреть.
О том, что Справедливость была казнена, журналист решил не упоминать – как бы чего не вышло, ведь раз решили ее казнить, значит, были на то дозвол и разрешение городских властей, а может быть, кого и повыше. Ведь дороже всего в Гренландии было спокойствие мирного населения, не стоит нервировать его нехорошими новостями.
И вот тут-то, когда праздник близился к своему логическому завершению, а уставший пить и гулять народ начинал разбредаться по своим хижинам, раздался громкий плач.
Посреди площади внезапно обнаружилась огромная тыква, в глубине которой лежала маленькая-маленькая девочка.
Драконы
Откуда она взялась в тыкве – никто не знает. Может быть, ее принес аист, а может быть, ее бросили злые родители. Возможно, девочку нашли привязанной к спасательному жилету и мерно покачивающейся в волнах океана. Через некоторое время в народе появилась еще одна версия – что девочку подкинули инопланетяне с далекой планеты Альфа Центавра.
Из недр тыквы явственно был слышен шум затихающего, но все еще не закончившегося, праздника, напугавший девочку. Сквозь сон она услышала громкие голоса, проснулась и заплакала.
Она еще не знала, что голоса очень вредно слушать, особенно вражеские. За прослушивание вражеских голосов многие в далекой стране поплатились карьерой и свободой. Голоса во веки веков были запрещены в Гренландии, как и праздники.
Каждого, кто заявлял о том, что слышал голоса, хватали зеленые человечки и увозили в неизвестном направлении. Что с ним происходило дальше – не знала ни одна живая душа.
Но тут, услышав плач девочки, откуда-то прилетели три огромных дракона, хлопая на ветру своими огромными крыльями. Крылья были такой величины, что, если бы драконы
Умный был старше всех – ему исполнилось несколько тысяч лет, толстый выглядел невозмутимым, молчаливым и сосредоточенным, деревянный же был самым воинственным и храбрым.
Никто не знал об их происхождении, да и самих драконов увидеть могли только избранные. Лишь на короткое время они превратились в драконов – может, на какую-нибудь тысячу лет. Возможно даже, что они были бесами, изгнанными из рая Господом за свои неправедные поступки.
– Ой, кто это у нас тут в тыкве?! – услышала девочка два голоса, мужской и женский. Над ней склонились всклокоченная голова мужчины, похожего на Бармалея, и белокурая красивая головка женщины, напоминающей Белоснежку из сказки.
На голове у Белоснежки красовалась корона, усыпанная бриллиантами, а кольцо на пальце сверкало, притягивая взгляд и завораживая девочку своим ярким небесно-голубым светом.
– Фу, она некрасивая, – сказала Белоснежка, красивым тонким пальчиком отодвинув вьющиеся светлые волосы с лица девочки, и заглянув ей в глаза. Девочка смотрела на нее прозрачно-синими огромными, как блюдца, глазами, и хлопала ресницами. По всей видимости, Белоснежке не понравилось увиденное, потому что вслед за этим она сказала своему мужу:
– Давай отдадим ее в детский приют.
Муж обернулся и посмотрел на Белоснежку.
Его звали Бармалеем, он выглядел представительным, пузатым и упитанным. Во всем его облике чувствовалась уверенность в собственной королевской власти и восхищение своей царственной особой. В Гренландии под страхом смертной казни запрещалось упоминать о том, что Бармалей толстый, в народе он слыл образцом идеального мужчины. То, что он толстый, доподлинно знала только его жена, но и она старалась об этом не думать, а уж тем более никому не говорить.
В отношении Бармалея разрешалось использовать эпитеты «Светлейший», «Лучезарный», «Превосходный», «Величественный», а обращаться к нему следовало «Ваше королевское высочество».
За правильным обращением и цензурой строго следили, давая каждому, кто осмеливался усомниться в лучезарности Бармалея, огромные штрафы. В народе слуги Бармалея маскировались, прикидываясь своими, и их никто не мог распознать.
Монументальная фигура, густая борода и расшитый золотом камзол Бармалея с черными вставками придавали его облику нечто зловещее. Девочка со страхом ждала, что же он ответит Белоснежке.
– Ты в своем уме?! У нас что, в королевстве, детские приюты есть? – наконец ответил Бармалей. – У нас же растут две дочки, пусть эта тоже немножко подрастет, и мы без всяких дополнительных вложений получим бесплатную прислугу.
– Ну, не поселим же мы ее во дворце, с нашими девочками, – задумчиво сказала Белоснежка. – Нельзя, чтобы наши чудесные девочки набрались плохих манер от неизвестно откуда взявшейся оборванки.
Калькулятор в голове у Бармалея быстро подбил дебет с кредитом, и он тут же принял подходящее решение: