Сказка про девочку
Шрифт:
– Казнить! Казнить ее! Смутьянка! Народ с ума свела, беспокойство посеяла! – кричали провокаторы в черных котелках, возникая в толпе то тут, то там.
– Адвоката! Адвоката! Она не виновата! – закричали люди, стоявшие рядом со Справедливостью, восхищенные ее мужеством и стойкостью.
Ведь Справедливость не плакала, не ныла, не просила пощады – она терпеливо ждала своей участи, когда Палач прикажет сложить красивую голову на плаху, и взмахнет своим смертоносным стальным топором.
После прочитанного глашатаем с папирусного свитка приказа, участь приговоренной
Топор опустился на голову Справедливости, а голова покатилась к ногам стоявших впереди зевак, окрасив красной кровавой дорожкой мраморные плиты на площади.
– Ох… – выдохнула толпа, не то с сожалением, не то с облегчением, что наконец-то все закончилось.
Журналист суетливо бегал по площади, стараясь ничего важного не пропустить. Ему нужно запечатлеть атмосферу праздника, чтобы назавтра поделиться с людьми. Выпуск готовился ночью, а для начала статьи уже была заготовка:
«Народ с восторгом приветствовал Гренландских правителей и сердечно благодарил их за любовь к людям и заботу о процветании населения».
Черта он планировал вставить в середину статьи, найдя его художественное описание в манускриптах. Настоящего сфотографировать не удалось – настолько стремительно Черт пролетел перед глазами собравшихся. Толпа даже удивиться не успела, не то, что его рассмотреть.
О том, что Справедливость была казнена, журналист решил не упоминать – как бы чего не вышло, ведь раз решили ее казнить, значит, были на то дозвол и разрешение городских властей, а может быть, кого и повыше. Ведь дороже всего в Гренландии было спокойствие мирного населения, не стоит нервировать его нехорошими новостями.
И вот тут-то, когда праздник близился к своему логическому завершению, а уставший пить и гулять народ начинал разбредаться по своим хижинам, раздался громкий плач.
Посреди площади внезапно обнаружилась огромная тыква, в глубине которой лежала маленькая-маленькая девочка.
Драконы
Откуда она взялась в тыкве – никто не знает. Может быть, ее принес аист, а может быть, ее бросили злые родители. Возможно, девочку нашли привязанной к спасательному жилету и мерно покачивающейся в волнах океана. Через некоторое время в народе появилась еще одна версия – что девочку подкинули инопланетяне с далекой планеты Альфа Центавра.
Из недр тыквы явственно был слышен шум затихающего, но все еще не закончившегося, праздника, напугавший девочку. Сквозь сон она услышала громкие голоса, проснулась и заплакала.
Она еще не знала, что голоса очень вредно слушать, особенно вражеские. За прослушивание вражеских голосов многие в далекой стране поплатились карьерой и свободой. Голоса во веки веков были запрещены в Гренландии, как и праздники.
Каждого, кто заявлял о том, что слышал голоса, хватали зеленые человечки и увозили в неизвестном направлении. Что с ним происходило дальше – не знала ни одна живая душа.
Но тут, услышав плач девочки, откуда-то прилетели три огромных дракона, хлопая на ветру своими огромными крыльями. Крылья были такой величины, что, если бы драконы одновременно их расправили, могли бы полностью накрыть всю столицу. Один из них был толстый, второй деревянный, а третий умный.
Умный был старше всех – ему исполнилось несколько тысяч лет, толстый выглядел невозмутимым, молчаливым и сосредоточенным, деревянный же был самым воинственным и храбрым.
Никто не знал об их происхождении, да и самих драконов увидеть могли только избранные. Лишь на короткое время они превратились в драконов – может, на какую-нибудь тысячу лет. Возможно даже, что они были бесами, изгнанными из рая Господом за свои неправедные поступки.
– Ой, кто это у нас тут в тыкве?! – услышала девочка два голоса, мужской и женский. Над ней склонились всклокоченная голова мужчины, похожего на Бармалея, и белокурая красивая головка женщины, напоминающей Белоснежку из сказки.
На голове у Белоснежки красовалась корона, усыпанная бриллиантами, а кольцо на пальце сверкало, притягивая взгляд и завораживая девочку своим ярким небесно-голубым светом.
– Фу, она некрасивая, – сказала Белоснежка, красивым тонким пальчиком отодвинув вьющиеся светлые волосы с лица девочки, и заглянув ей в глаза. Девочка смотрела на нее прозрачно-синими огромными, как блюдца, глазами, и хлопала ресницами. По всей видимости, Белоснежке не понравилось увиденное, потому что вслед за этим она сказала своему мужу:
– Давай отдадим ее в детский приют.
Муж обернулся и посмотрел на Белоснежку.
Его звали Бармалеем, он выглядел представительным, пузатым и упитанным. Во всем его облике чувствовалась уверенность в собственной королевской власти и восхищение своей царственной особой. В Гренландии под страхом смертной казни запрещалось упоминать о том, что Бармалей толстый, в народе он слыл образцом идеального мужчины. То, что он толстый, доподлинно знала только его жена, но и она старалась об этом не думать, а уж тем более никому не говорить.
В отношении Бармалея разрешалось использовать эпитеты «Светлейший», «Лучезарный», «Превосходный», «Величественный», а обращаться к нему следовало «Ваше королевское высочество».
За правильным обращением и цензурой строго следили, давая каждому, кто осмеливался усомниться в лучезарности Бармалея, огромные штрафы. В народе слуги Бармалея маскировались, прикидываясь своими, и их никто не мог распознать.
Монументальная фигура, густая борода и расшитый золотом камзол Бармалея с черными вставками придавали его облику нечто зловещее. Девочка со страхом ждала, что же он ответит Белоснежке.
– Ты в своем уме?! У нас что, в королевстве, детские приюты есть? – наконец ответил Бармалей. – У нас же растут две дочки, пусть эта тоже немножко подрастет, и мы без всяких дополнительных вложений получим бесплатную прислугу.
– Ну, не поселим же мы ее во дворце, с нашими девочками, – задумчиво сказала Белоснежка. – Нельзя, чтобы наши чудесные девочки набрались плохих манер от неизвестно откуда взявшейся оборванки.
Калькулятор в голове у Бармалея быстро подбил дебет с кредитом, и он тут же принял подходящее решение: