Сказка серебряного века

Сологуб Федор Кузьмич

Так один раз они приехали в большой, жаркий город внутри страны. Принцесса велела привести коляску и отправилась в какой-то древний цирк, который, она знала, должен стоять на противоположном конце города.

Цирк был без крыши, круглый, громадный, уходящий в небо; красные стены его были усеяны отверстиями, потому что давно когда-то неприятель той страны выломал, выдернул из стен железные скрепы на оружие.

Принцесса вошла внутрь, на арену, смотрела на полуразрушенные галереи и проходы, на небо сквозь окна вверху. С галерей и уступов висела длинная, сохлая трава,

кое-где маки алели, между грудами осыпавших камней. Принцессе показалось, что эти пустые окна вверху глядят на нее, точно пустые впадины черепа… Ей почудилось, что несется вихрь, безумный, безучастный, вертит, бьет, ломает, рушит стены когда-то величественного цирка, и вихрю этому нет конца, не видно начала, он захватил и принцессу, как все живое и мертвое, — и она мчится, мчится…

Няня увела принцессу домой.

— Нет, — сказала она. — Чужие страны тебе не на пользу, дитятко. Поедем-ка домой.

Но принцесса взмолилась повезти ее еще только в один, в один-единственный город, совсем в другой стране.

— Да о чем сердце твое болит, родная? — допрашивала ее няня. — Какое тебе нужно утешение?

— Няня, пусть радость не пройдет. Пусть не отцветет сирень. Пусть не забудется прекрасное. Пусть не рушатся стены цирка. Пусть не умирают люди — и не разлюбит, кто любит…

Няня покачала головой и, видно, даже в ужас пришла.

— Опомнись, милая, этого на свете не видано, чего ты хочешь. Ты свет не переделаешь.

— Няня, ну пусть хоть один раз, на одну минуточку, я увижу такое, что не разрушится. Мне самой не надо, я только увидеть его хочу, знать, что оно есть на свете, в чем-нибудь, няня, все равно в чем, в малом, в великом, в горе, в любви…

— Не найдешь, принцесса моя дорогая, не мучай себя напрасно… Нет на свете того, чего ты ищешь.

Принцесса вспыхнула.

— Не верю я тебе, — сказала она громко, — не может этого не быть, раз я хочу! На всякое желание, если оно родится в сердце человеческом, — есть ответ! Найду ли или не найду — но искать буду до последнего часа!

VIII

Пошла яхта из пролива в пролив, огибала земли и острова, а принцесса опять сидела на палубе и смотрела в волны.

Страна, куда они ехали, была бесплодна и желта, берега низки и каменисты. Солнце здесь светило яркое и сильное, выжигало каждый лист, каждую травку. Принцесса не зелени искала, она глядела в свой бинокль на желтую небольшую скалу в стороне от моря, за широким и некрасивым издали городом.

На берегу солнце упало на плечи принцессы и ее спутников всей своею тяжестью. В глазах у них стало темно на минуту. Няне сделалось дурно и ее отвезли обратно на яхту, где было прохладно. Принцесса от жары только немного побледнела — и приказала везти себя мимо домов и улиц, к желтому пригорку.

Она оставила свиту и даже лакеев внизу, в карете, а сама стала подниматься по обвалившейся мраморной лестнице, между разбитыми ступенями которой вьются высохшие корни весенней травы.

Долго ждали внизу придворные, наконец, обеспокоились, охая вылезли из кареты и отправились посмотреть, что сталось с принцессой.

Под ослепительным

солнцем, в розовой пыли, которая блестела как бриллиантовая, среди мраморных брызг и осколков упала безумная принцесса, лицом к земле — и плакала тяжело и горько. Около нее лежали трупы умерших, упавших колонн, а на высоте, между живыми — едва живыми — веял ветер с моря, и принцесса слышала, как он шумел и повторял: «Недолго вам!.. Недолго вам!..»

Страшно стало и придворным на этом горячем и забытом кладбище. Они не знали, да и знать не хотели, что тут была когда-то живая и великая красота, живые люди говорили живые речи… Все прошло. И не было, потому что нет.

IХ

Кому эта сказка ни рассказывалась — непременно каждый думал, что тут ей и конец. Но сказки больше похожи на жизнь, чем это кажется с первого взгляда; а в жизни ничто не обрывается, и повторяется много раз прежде настоящего конца. Поэтому не кончена и сказка.

Старый министр покачал головой, когда привезли домой принцессу. Не помог его совет. Пришлось ему уступить, испробовать и те средства, которые раньше предлагали другие придворные. Начались в сиреневом дворце балы, пиры и праздники. Стали съезжаться соседние принцы и князья, много было вельмож и придворных.

Принцессу ожидали видеть задумчивой и бледной, а она вышла такая веселая, что все удивились. Длинное белое платье с лиловыми лентами шуршало по коврам, когда она обходила стол кругом и угощала гостей. Чем чаще повторялись банкеты, тем любезнее становилась принцесса, особенно с некоторыми. Она глядела на них беспокойными глазами, не спорила, угождала им, и все точно чего-то ждала от них.

— Принцесса ведет игру неумело, — шептались придворные. — Принцесса заискивает… Принцесса хочет поймать жениха… Только напрасно она гонится сразу за несколькими зайцами…

Но прошло короткое время — и принцесса отшатнулась от своих любимцев, точно они вдруг изменились. Принцы, избалованные вниманием, пробовали делать ей глазки за столом, потом надулись — но принцесса ничего не заметила. Она стала опять печальной, от позднего пира уходила на крыльцо и глядела на зеленую утреннюю зарю.

Между частыми посетителями праздников в сиреневом павильоне был и сын старого министра, совсем еще юный, почти мальчик. Так как он не происходил из княжеского или герцогского дома, то и носил имя не двойное. И не только не двойное, но даже и не звучное. Звали его просто — Челава.

Челаве пошел только двадцатый год, однако он не лишен был сообразительности и раз навсегда решился провести свою жизнь так приятно, аккуратно и умно, чтобы можно было потом умереть без досады. Судьба отказала ему в знатном имени, не наделила талантами и даже красотой; но Челава думал, и не ошибался, что и при его доле талантов и красоты можйо недурно устроиться. Не то, чтобы он жаждал сделать себе карьеру, добыть денег и на этом успокоиться — Боже сохрани! Он далеко не был чужд нежному, изящному, сентиментальному — он даже находил, что без этих «элементов» и жизнь не в жизнь; но любил, чтобы все шло к своему месту, в порядке, а углы чтобы не выставлялись.