Сказка, скользкая немножко
Шрифт:
неудачи не боясь,
дочку цареву родную,
Непроебу дорогую,
разом до смерти заеб.
Так вещает гороскоп.
Царь дивится: что за притча?
Но нашел гонцов попрытче,
шлет их в дальние пути
край указанный найти.
А царевна все в темнице
скачет, бедная, тигрицей,
за слезой слезу роняет,
за свечой свечу вставляет.
Нет уж тысячи свечей,
а ничуть не легче ей!..
ГЛАВА 2
За
за болотами пустыми,
за коричневой горой,
за кирпичною стеной,
где река петлей завилась
и селенье приютилось,
в хате на краю села
старушоночка жила.
В ранней юности сначала
та старушка блядовала
помаленьку, а в летах
наживалась на блядях.
Но, хоть ревностно трудилась,
а под старость разорилась
(грозный рок неумолим,
всяк бессилен перед ним!)
На остаток капитала
наша бандурша достала
пядь земли и стала жить
да детей своих растить.
В годы милого разврата
родила она когда-то
от неведомых отцов
трех удалых молодцов.
А из них зачаты двое
были в бешеном запое,
во хмелю и рождены.
Чудо были - не сыны!
Старший звался Долгохуем.
Дуб столетний трижды хуем
мог, как цепью, он обвить
и к макушке прикрепить.
Средний звался Пиздолизом.
Знать, природа из каприза,
подшутив над ним слегка,
хуй на место языка,
а язык на место хуя
прикрепила, озоруя.
Для изысканных сердец
был находкой сей юнец.
Мать ждала от них огромных
дел в грядущем. Ныне ж скромно
старший в пастухах ходил,
средний пасечником был.
Делан пальцем от безделья,
младший зачат был с похмелья,
с неохотою рожден
и Иваном наречен.
Тих и смирен, по неделям
ничего-то он не делал,
скучно яица чесал,
много ел и много спал.
Карты бандурша тасует,
ставит куш на Долгохуя.
Может двойка, может туз
не играет только трус.
Вот идет старушка к сыну:
сердцу милая картина!
сын под грушею лежит
и коровок сторожит,
хуем стадо обвивая,
груши кончиком сбивая,
хлопнув изредка концом
для острастки, как бичом.
Вот она под хуй подлезла,
молвит: - Сын ты мой любезный,
несравненный Долгохуй!
Брось ты груши, не балуй!
Пригодится хуй твой грозный
для задачи посерьезней.
Я к нему нежна была,
холила и берегла,
внемли ж матушкиной речи:
за петлями рек и речек,
за кирпичною стеной,
за коричневой горой,
за болотами пустыми,
за лесами за густыми
царствует в стране отцов
славный царь Елдабаоф.
А царевна Непроеба
доведет царя до гроба:
видно, бес в нее взошел
похотлива, как козел.
Царь повсюду возвещает,
что полцарства обещает
дать тому, кто б не ленясь,
добросовестно трудясь,
дочку цареву родную,
Непроебу дорогую,
будь то барин аль холоп
разом до смерти заеб.
Не заеб - ступай на плаху.
Но не бойся, глянь лишь на хуй!
Кто ж еще сумеет, кто ж,
если ты не проебешь?
Снился сон мне, что в короне
мой сынок сидит на троне.
Были смутны все черты,
но, конечно, это ты!
Может быть, царем ты будешь,
мать-старушку не забудешь ...
Ну, приляжь ко мне на грудь,
собирайся, да и в путь!
Вот он с братьями простился,
в путь-дороженьку пустился,
и любимые стада
с глаз сокрылись навсегда...
Долго ль, коротко ль идет он
то ли месяц, то ли год он
по полям да по лесам
Долгохуй не знает сам.
Вот он входит в край печальный,
где народ многоебальный
сонной мухой в холода
чуть ползет туда-сюда.
Смотрит - у дворца владыки
головы торчат на пике
поученьем для толпы:
мол, не можешь - не еби!
Долгохуя царь встречает,
обнимает, привечает
и, спеша предостеречь,
про масштаб заводит речь.
Слов не тратя, для показу
свой аршин достал он сразу:
грозный хуй, царю на страх,
как брандспойт лежит в руках.
А царевна, в хуй вцепившись
и тотчас развеселившись,
говорит: - Вот это да!
Маловат, но не беда!
Долгохуя угощают,
всякой снедью набивают,
чтобы ел по самый лоб,
но зато уж еб - так еб!
Вот приводят Долгохуя
на постелю пуховую,
где царевна ебли ждет
и о ляжку ляжкой трет.
Долгохуй ебет часами,
Долгохуй не спит ночами,
а царевна - мало ей!
говорит: - Еби быстрей!
Вынет хуй - а уж царевна
вновь его хватает гневно...
Так неделю напролет
все ебет он да ебет!
Уж луна в последней фазе