Сказка в дом стучится
Шрифт:
— Александра, скажи, какой тайный смысл твоего появления? Не надо только лечить меня днями рождения. Никогда Марианна не приглашала никаких гостей и уж точно не нанимала аниматоров.
— Она меня не наняла, — боялась я шелохнуться и даже сглотнуть. И выпить тоже боялась. Мне тут трезвая голова ох как нужна!
— Вот я и спрашиваю, что ты тут делаешь?
— Виски пью, — отшучивалась я уже из последних сил. — С тобой. По старой памяти. Валера! — я все же не удержала возглас на уровне шепота. — Ты можешь собаку подвинуть хоть чуть-чуть?
—
— Тогда можно я все-таки пересяду в кресло?
— Нет, тогда мне до тебя будет не дотянуться, — и Валера демонстративно ткнулся стаканом в мой. — Пей, Александра. Для храбрости. Ты ведь хочешь сказать мне что-то очень важное и все никак не можешь решиться.
— Ничего я не хочу тебе сказать. Лучше ты, — уткнулась я губами в стакан, делая вид, что пью, а потом действительно глотнула. Для храбрости. — Скажи, как собаку зовут. Не Буся же?
Валера усмехнулся в голос, сделал глоток и отвернулся от меня, чтобы погладить боксера.
— Баронесса ее зовут.
Я тоже усмехнулась и тоже в голос.
— И как Баронесса превратилась в Бусю?
— Так же, наверное, как Александра в Алю, — вернул он взгляд на меня. Хорошо, без руки. — Кому-то лень произносить полное имя.
— Не в моем случае. Меня просто папа хотел назвать Алевтиной, а мама Александрой. Сошлись на Але, но в свидетельстве пришлось написать все же Александра, но я класса до второго в школе с первого раза на Александру не отзывалась. А на Сашу и подавно.
— Ты никогда не рассказывала про это.
Я выдержала взгляд, даже когда он спрятался за поднятый к губам стакан. Глоток у Терёхина был намного больше моего.
— А ты никогда не спрашивал.
— Да даже если бы спросил… — он вернул стакан на колени. — Ты бы не ответила. Ты очень мастерски уходишь от ответов на неприятные тебе вопросы, но я могу повторить свой вопрос: что ты тут делаешь?
— Я же ответила тебе. Ну почему ты не веришь? Я разве когда-то лгала?
— Ты нет, а вот Марианна врет постоянно. Ну?
— Ну я не знаю, Валера… Она мне сказала, что мои координаты дала ей какая-то ее знакомая, и она понятия не имела, что это я… Это было утром. В обед мы с ней встретились на кофе, хотя я и сказала, что временно не работаю на днях рождениях. Потом ты позвонил. Ну и затем она уломала меня сказать «да»…
— На что? — перебил меня Терёхин там, где перебивать не было никакой необходимости.
— Сделать день рождения для Арсения. На что еще?
— Вот я и спрашиваю… Вы помирились, раз ты сказала, что это не в службу, а в дружбу?
— А я с ней и не ругалась, — выдала я уже шепотом. — Просто…
— Десять лет у вас не было времени встретиться, — подсказал ответ брат Марианны. Правдивый такой. И ужасный одновременно.
— Валера, это очень сложно… Давай не будем.
— Не будем пить? Или будем? — усмехнулся он.
Получил, что хотел или остались еще вопросы, которые нужно решать вот так — бедром к бедру, стакан к стакану?
— Будем! — я подняла бокал. — За встречу!
— Очередную… — не смог промолчать Терёхин и стукнул стаканом по моему… Почти что носу!
Я вцепилась зубами в край стакана, хотя думала просто сделать глоток, но Терёхинская рука чуть не переломила мне шею — между моими губами и его грудью остался только этот чертов стакан. Нет, не чертов, а спасительный.
— Тихо! — шепнул Валера мне в ухо, продолжая душить.
Собака подняла голову, даже фыркнула, но не слезла с дивана. Замок на двери щелкнул. Что-то упало.
— Подними рюкзак и неси к себе, — услышала я громкий шепот Марианны.
Снова грохот — наверное, Никита снес стену. В объятиях его отца я уже не слышала ничего, кроме бурления собственной крови.
Глава 12 “Я, наверное, тупая”
— Не застукали, а ведь могли… — шепнул Валера мне прямо в ухо и отпустил.
Нет, не совсем — пришлось рвануться назад и вжаться спиной в угол дивана. Шаги на лестнице давно стихли. Сейчас, правда, наверху хлопнула дверь. А у меня так же громко билось в груди сердце.
— И что? — заставила я выдавить из себя зло. Злилась я на себя: на свою дурацкую, непозволительную реакцию, на близость мужского тела. Это не мужчина. Это Терёхин. Ясно? Не совсем… — Нам пить нельзя?
— Говорить сейчас с Марианной нельзя, — усмехнулся Валера, откинув голову на спинку дивана. Тянул шею, которая явно затекла. — Хочется его убить, вот честно…
— За что? — шепнула я из своего угла, в который он меня загнал. Угол мягкий. Но остается углом.
— За все. Думаешь, не за что? — Валера продолжал смотреть в темный потолок. — За сегодняшнее. За вчерашнее. За ложь. Воровство. И прочее, прочее, прочее. Я однажды сотку у матери вытащил из сумки. В двенадцать лет. Так, выпендриться перед парнями хотелось. Купить на всех сигарет. Отец спросил — ты знаешь, что нельзя брать чужое? Я знал, что нельзя. Понятное дело, что знал… Сказал, что это не чужое. Это мамино. Ну, мне объяснили, что коммунизм давно закончился. Отец всыпал мне не по первое число, а на всю жизнь… Это было больно, это было унизительно, но оказалось действенно. Я за версту мамину сумку потом обходил. Я ненавидел отца, наверное, неделю. Может, две… Может, месяц…
Терёхин теперь смотрел на меня, а я на него: правда из-за стеклянного щита, склеивая губы виски, чтобы ничего не сказать.
— Я обещал Наташе никогда не бить ребенка. Теперь я, правда, не уверен, что был прав. Никита не сечет поляны, вообще. Они его избаловали вконец. Несчастный ребёнок, без мамы растёт…
— Они… — повторила я совсем тихо. — А ты?
— А я все время на работе.
— Может, в этом и проблема?
— Может, и проблема. Но тогда почему виноват я? Во всем и всегда, если воспитывают они? Я не прошу отвечать, — усмехнулся он и залпом допил виски. — Будешь еще?