Сказка в дом стучится
Шрифт:
— Про субботу поговори с мамой… — шепнул он на ухо, чуть не откусив мне мочку.
— С ней я буду говорить прямо сейчас про пятницу. Ну не дави… — И Валера тут же немного ослабил хватку, хотя я говорила совсем не про его стальные объятия. — Посмотрим, как пойдет. Только не вздумай у Тишки меня спаивать. У меня от горячего чая крышу снесло, если не заметил. Мне алкоголь для этого дела не нужен.
Он улыбнулся и убрал мне волосы за уши, которые горели.
— Я самовар куплю, если это залог счастливой семейной жизни.
— Купи, — улыбнулась в ответ. — С удовольствием приму
— Ты серьезно?
— Да… Я собиралась купить сама, но меня только что раскрутила на кафе одна шестнадцатилетняя дура. Так что покупай самовар. Тебе ведь очень хочется мне что-нибудь купить. Я это в твоих глазах вижу. Так пусть хоть нужная вещь будет. Только он не будет рабочим, учти… Чай из него пить будут только куклы…
— Кукла… Ты тоже кукла. Безмозглая совершенно.
И он вдавил мою пустую голову себе в грудь. Не в чае вчера было дело. Мне просто надуло ветром уши, и я перестала слышать голос разума…
— Сашка, Сашка… Ну что мне с тобой делать такой?
— Отпустить, пока не придушил…
— Да хоть бы и придушить. Не мне, так никому… Поняла?
Валера так же крепко сжимал теперь мне щеки, как секунду назад плечи. Я мотнула головой — через силу, и он отпустил.
— Я в субботу никуда тебя не отпущу. Это не обсуждается, поняла?
Я кивнула и одернула ему пиджак.
— Иди уже… К черту! Или с кем у тебя там встреча?
— С чертом, с чертом… Я позвоню вечером узнать, как прошли переговоры с мамой.
— Ради этого можешь не звонить. Они сорвутся… На крик, слезы, обвинения из разряда «Какая я плохая дочь…» А я действительно плохая, потому что временами забываю, как она тащила нас сразу после смерти отца. Он накануне приятелю в долг дал весь ЭнЗэ. Понятное дело, приятель исчез и даже на похороны не пришел. Я не хочу ругаться с мамой. Я не знаю, почему так происходит. Почему она меня не слышит…
— Саша, а хочешь я вечером к вам приеду?
— Нет! Даже не думай. Нет! — почти что выкрикнула я и что-то заставило меня обернуться.
Опять эти курильщицы. Я заправила под пиджак красный галстук и сказала Терёхину громкое «пока». Валера не стал настаивать на еще одном поцелуе. Но я назло девчонкам послала ему через пять шагов воздушный. Он поймал его и помахал мне рукой. Как настоящий Октябренок майского разлива.
Я не поспешила домой — у меня остались недоделанными дела в Терёхинском доме. Я закрыла все окна, вернула пиджаки в шкаф, оставив створки открытыми. Кровать не стала застилать, хотя и нашла в ящике чистое постельное белье. Передумала, потому что оно не могло быть достаточно чистым. Свежевыстиранное до субботней ночи высохнет, а до понедельника и подавно. Мы его так изомнем, что можно и не гладить. А лоскутное одеяло я перекинула через перекладину в ванной комнате. Похозяйничала, одним словом, на славу.
Собрала свои вещи в рюкзак, замела тем самым все следы своего пребывания. Ну, если, конечно, Марианна припрется сюда и увидит одеяло, она обо всем догадается. Тогда так тому и быть… Я не крыса, чтобы по углам прятаться. Впрочем, можно сыграть в дурочку, а дурачок подыграет. Я ведь реально могла прибраться в квартире, решив напроситься пожить здесь из-за осточертевших скандалов с матерью. Ну, не только ж Марианна врать умеет…
Я два раза дернула за ручку входной двери, чтобы убедиться, что закрыла квартиру. В машине дернуть пришлось только за одну. Сдавать назад не потребовалось — Терёхин отлично запарковал тарантас. Выдохнув, я прибавила скорости. Дорогу домой я знала. Во дворах тут не заплутаешь, сразу выезжаешь на проспект. Теперь отбросить в сторону все мысли и следить только за дорогой, иначе это мне дорого обойдётся.
Пару раз я ловила косые взгляды из соседних машин, о которых в старом Раве успела забыть. На восемнадцать выгляжу — это он, конечно, врет. Если только в его башке, что реально. И все же спасибо папиной наследственности, без косметики я выгляжу пока ещё не старше, а моложе. В спортивного стиля одежде ещё младше.
Мое парковочное место осталось свободным. В подъезде не так много машин, и мы сумели по-добрососедски распределить места. Сейчас сосед со второго этажа подкачивал колёса и окинул Хайлендер придирчивым взглядом.
— Твой?
— Мой, — ответила я ровно, забирая с пассажирского сиденья сумку и рюкзак. — Рав не стоило чинить.
А больше ему знать нечего. Все грязные мысли пусть оставляет при себе. На меня и так сейчас мать родная выльет целое ведро помоев из протухших личных фантазий.
Я не стала звонить, открыла и дверь парадной, и входную своим ключом. Мать ко мне не вышла. Сидела на кухне. Догадалась по звону ложки о чашку. Зацепив рюкзак за вешалку, я разулась и пошла мыть руки. Лицо бледное, но спокойное. Мне нечего скрывать, абсолютно. Как и стыдиться. Я, может, сама себе немного даже завидую.
— Почему так поздно?
— Сейчас два часа дня, а не ночи.
— Ты меня прекрасно поняла. А специально на работу не пошла…
— Зря не пошла. Воспитывать меня надо было раньше. Сейчас — это пустая трата времени. Потрать его на что-нибудь полезное, мама.
Я села на табуретку. Спина прямая, лопатки сведены. Загляденье и только. Жаль, смотреть некому.
— Да, я тебя упустила. Потому что хотела, чтобы вы с сестрой были одеты и накормлены. Тебе, видимо, было мало.
— Мам, давай начистоту? И уберём ненужный разговор с повестки дня. Мне почти тридцать. Мне врать ни к чему. Я ещё раз говорю тебе, что не спала с Виталием Алексеевичем. Ясно? Так что заготовленную тираду можешь оставить при себе. Представь, я даже с Валерой не спала.
— А сегодня что делала?
— На машине каталась! — почти не лгала я. — В ночное и дневное время. Думаешь, он просто так отдал бы мне тарантас? Без сдачи теста?
— Я так не думаю…
— Я знаю, что ты думаешь, мама. Но я сказала тебе правду. Он вбил себе в голову, что может заменить мною мать своим детям. Я не могу выбить эту мысль из его рыжей башки, но я работаю над этим. К сожалению, Марианна на стороне брата. Ей племянники надоели. Там реально без Наташи все развалилось. Мне их очень жалко.