Сказка XXI века

Халымбаджа Игорь Георгиевич

Задыхаясь, сбросив где-то мешавший бегу мундир, несся Адмирал по чужой планете, делая огромные прыжки… Лес поредел, впереди показались какие-то высоченные строения. Изнемогающий Адмирал забежал за одно из них и грохнулся без сил.

— Ба! Еще один одноглазый кролик! — поразился Сидоров, отпихивая ногой возбужденную собаку, примчавшуюся следом. Он поднял Адмирала за длинные уши и сунул в клетку. Там уже томилась пара его соотечественников.

В воскресенье Сидоров отнес Адмирала на рынок, где и уступил по сходной цене. Дальнейшая судьба Великого Флотоводца неизвестна. Не исключено, что он все еще томится в клетке, если, разумеется, стал вегетарианцем и научился есть морковку. Но возможны и другие варианты…

ИСКОПАЕМЫЕ

ГЕРМИОНЫ

Нет, не каждому выпадает такая удача — получить направление после окончания Института не на давно обжитую Камчатку или исхоженную вдоль и поперек Луну, а на недавно открытую, свеженькую Планету!

И все же Ивасюк, пожалуй, недостаточно высоко оценил свою удачу. Потому что Гермиона оказалась просто раем для планетологов! На Гермионе ему удалось обнаружить невероятные по масштабам скопления полезных ископаемых! Целые горы сильно окисленных металлов громоздились там и сям, плескались тяжелыми темными волнами озера нефтеподобных жидкостей… А обитатели планеты! Они пожалуй были самыми доброжелательными и услужливыми во всей Галактике. Едва уразумев, что ищет Ивасюк, они буквально вырывали его из рук друг у друга, чтобы показать, что у них и где лежит. Когда же Ивасюк вызвал автоматический рудовоз, они с превеликим усердием загрузили его «под завязку».

Растроганный Ивасюк твердо решил воспользоваться параграфом Кодекса Контактов о компенсации туземцам за изъятые ценности. Отыскав перед отлетом Старейшину он с помощью космолингвистического аппарата обратился к нему:

— О, Глубокоуважаемый и Мудрейший! За тс ископаемые, что мы берем с собой, согласно сто тридцать шестому параграфу Кодекса Контактов, полагается компенсация… плата…

— О да, да! — затрепыхался Старейшина. — Полагается… полагается… конечно, плата… компенсация…

Старейшина подал знак, и несколько гермионцев внесли ящики, наполненные до верху шишками, похожими на еловые.

— Это Вам плата за уборку нашей планеты от мусора и отходов! Растите их и дышите чистым воздухом! На здоровье!

ЗЕРКАЛО

Навестить прихворнувшего Еропкина поручили Алмазову. Он с трудом отыскал нужную квартиру по адресу, взятому в отделе кадров, и, прижимая к животу кулек с яблоками, купленными на рынке, позвонил. Дверь тотчас отворилась. Дама средних лет в цветастом халатике ощупала Алмазова строгим взглядом.

— К Еропкину? Два коротких! — и захлопнула дверь. Пришлось исправляться. Комната Еропкина, длинная, как школьный урок, вмещала старую железную кровать, столик и табурет. На столе — холостяцкий натюрморт — немытый стакан, тарелка с окурками, трепаный томик детектива без обложки.

— Зашел взглянуть, как живешь…

— Гляди, — согласился Еропкин. — Может чаю? — и не дожидаясь ответа, он добыл из под кровати закопченный чайник и отправился с ним на кухню. Алмазов прошелся по комнате. Обои заменяли старые газеты. Но читать их было несподручно, так как Еропкин наклеил их, в основном, вверх ногами… На стене около Гвоздя, исполняющего обязанности вешалки, висело овальное зеркальце в толстой металлической раме, занавешенное почему-то синей тряпицей.

«Ну, Еропкин! Уж и поглядеть на себя не желает!» — подивился Алмазов и слегка отогнул тряпку. И оторопел. Из стеклянной глубины на него таращился очень худой мужчина с плоским тазиком на голове.

В коридоре послышались шаги и ворчание Еропкина, и Алмазов, изготовившись к чаепитию, занял позицию на табурете, оставив хозяину кровать.

Чай был жидкий и несладкий.

— Ну и квартирка у тебя, Еропкин! Семьей бы тебе обзавестись…

— Без любви не могу! — отозвался Еропкин.

— Неужели никто до сих пор не приглянулся? Не поверю.

— Было. Нравилась мне одна, — сознался Еропкин. — А взглянул повнимательнее, — тут Еропкин кинул быстрый взгляд на занавешенное тряпкой зеркало — оказалась она полным ничтожеством.

— Зря ты так, Еропкин. Ведь ошибиться то легко…

— Я-то могу, конечно, ошибиться, а вот оно, — он снова поглядел на зеркало, — оно всегда правду скажет.

— Ну, ты даешь, Еропкин! Я тут взглянул невзначай. И заместо себя в зеркале мужика тощего с тазиком на голове увидел. А я, сам видишь, в теле, и на голове обычно шляпу кошу.

— Все донкихотствуешь, Пал Палыч. Вот и видится тебе. А с ней… Если бы хоть уродина какая привиделась. А то ведь НИЧЕГО! Пустота… Аж жуть. А ведь это — Зеркало Души. Меня один друг просил дома подержать. Хотел спутников себе подобрать в какой-то поход. Да так и не воспользовался по какой-то причине. А я решил; пусть висит, есть не просит.

Алмазов осторожно подобрался к зеркалу, отвернул тряпицу. На него уныло пялился давешний худущий тип. И больше в комнате не было никого. Ни души… Хотя… на кровати, в натуре занятой Еропкиным, громоздился старый облезлый арифмометр.

ЧАСЫ

В субботу, 18 июля прошлого года Сидоркин впервые объявился на «туче» — пестром и многолюдном сборище книжников, книголюбов, книгочеев, книжных червей и книжных жучков, регулярно каждую неделю собирающихся на окраине города в старом запущенном сквере. Сидоркин, сутулый мужчина лет сорока, в мятом клетчатом костюме, индифферентно бродил среди разложенных на траве новеньких томиков Агаты Кристи, Чейза и Рекса Стаута, и только приметив нечто потрепанное и старое оживлялся и склонившись, осторожно брал книжку в руки. Листал, интересовался стоимостью, и вздохнув, всегда клал обратно. Даже если за книжку просили по-божески, учитывая их плохой товарный вид. Порой доставал блокнот и что-то там отмечал, приводя в смятение владельца книги. Итак, Сидоркин ничего не покупал. Зато выяснилось, что он многое может предложить.

Я в первый же день обратил на него внимание — из-за смутного ощущения что где-то и когда-то я его встречал прежде. Но так и не вспомнив, резонно решил, что это все шутки ложкой памяти. Между тем вскоре Сидоркин стал своим человеком среди любителей старой книги. Сам Серж Буков, едва появившись на «туче» перво-наперво справлялся о Сидоркине. Сидоркина жаждали увидеть любители поэзии, собиравшие всевозможных акмеистов и футуристов, очкастые длинноволосые поклонники давно забытых философов, неверующие собиратели божественных книг, любители свершившейся и несбывшейся фантастики… Все они составляли пространные списки искомого (Сидоркин всегда требовал точные сведения о выходных данных) и, что удивительно, очень редко оставались неудовлетворенными. Причем книги он приносил всегда в отличной сохранности и ломил за это соответственно. Добыл он немало книжек и для меня.

— Где ты их достаешь? — приставал я к Сидоркину, хотя отлично знал, что он никогда не откроет своего секрета конкурентам. А Сидоркин криво улыбался и отвечал неопределенно:

— Места надо знать…

Поглядит при этом на свои массивные часы, по которым можно было определить кроме секунд, минут и часов также число, месяц и год, и заторопится по своим делишкам…

Поздней осенью мы случайно встретились с Сидоркииым около кафе «Ветерок». Столкнулись у самых дверей. День был промозглый, и я предложил Сидоркину заглянуть погреться. Он, на удивление быстро согласился. Мы устроились в уголке, взяли пиво, поговорили о жизни, об оскудении книжного рынка подлинными сокровищами, о том, что настоящий ценитель книги вымирает, и скоро кости его будут пылиться в музеях рядом с бивнями мамонта. И книг, по настоящему интересных все меньше, сплошная макулатура… Пропустили и по стаканчику. Гляжу — а Сидоркин мой, кажется, «поплыл».