Сказки Амаду Кумба
Шрифт:
Как это часто бывало и раньше, я не предупредил коменданта округа о часе своего приезда. Ибо трудно было рассчитывать, что доберешься до места точно в назначенный срок. Вот, например, месяца за два перед тем я оказался у границ Золотого Берега [35] и северной оконечности Того [36] , и на пути от Уага до Дапанго нам пришлось сделать сто пятьдесять семь объездов! Снесенные мосты, от которых оставались одни сваи, были далеко не обычным препятствием
35
Бывшая английская колония, ныне независимое государство Гана.
36
Бывшая французская колония; получила независимость в 1960 г.
Но больше всего нас задерживали не мосты, разрушенные давно. Главной помехой были простые проколы. Мне не забыть первого из них — так же, как всех тех случаев, когда мне грозила непоправимая беда. Пока шофер, его подручный и повар исправляли повреждение, я, бродя в высокой траве, неожиданно вышел на вытоптанную площадку, место отдыха семейства львов! Зверей не было видно, но резкое зловоние распространялось над влажной, еще теплой от мочи землей. Тут же валялись остатки падали. И все это в каких-нибудь двухстах шагах от дороги Уага — Ниамей!
Итак, мы остановились в деревне Лигиди-Мальгам.
И я сказал себе: «Тем хуже для игроков в шары и в карты! И святой отец не получит своих кирпичей». Дело в том, что белый священник, миссия которого находилась на нашем пути, азартно играл в карты, и ставкой его было вино, предназначавшееся для святого причастия, против кирпичей, необходимых в его большом хозяйстве. А в Тенкодого в ту пору решительно все — от толстого врача до хилого таможенника — увлекались игрой в шары… И еще я подумал: «Тем хуже для хозяйки, которая готовит теперь для нас обед».
Ибо, хотя я никого не оповещал о своем отъезде, а тем более о приезде, вся округа, очевидно, была уже осведомлена. Мало того, что я вез священника, которого нужно было высадить по дороге, — преподобные отцы и благочестивые монахини вручили мне два мешка муки для миссии, затерянной где-то в бруссе. В этих краях миссионеры знают о ваших поступках и даже намерениях лучше вас самих, как бы вы ни пытались скрыть их.
Казалось, все или почти все уже знали, что путь наш лежит на восток, а затем на юг. Нам приходилось останавливаться, чтобы принимать посылки, сажать и высаживать в дороге попутчиков, а также из-за поломок, да и без всяких как будто уважительных причин…
Вот я и решил: «Тем хуже для коменданта, тем хуже для его преподобия, а особенно для поджидающей нас хозяйки и ее обильного обеда». Ибо так решил еще до меня наш почтенный шофер Алоис.
И я не пожалел об этом привале на южной дороге, в деревне Лигиди-Мальгам.
В тот вечер мы застали здесь фельдшера по имени Бамой, одного из самых усердных здешних охотников на диких зверей. Он был горд своей богатой добычей.
Первых
Деревня справляла великую гекатомбу под грохот множества там-тамов. Все теснились вокруг калебасов, полных доло — просяного пенистого пива. Но главным, что привлекло меня в тот вечер и помешало ехать дальше, было плотное кольцо людей, окружавших старых сказочниц и рассказчиков.
Нужно ли было мне знать язык море, чтобы понимать то, что рассказывалось, и в особенности то, что пели этой синей прозрачной ночью? Алоис переводил мне эти песни, сказки и легенды, напоминавшие слышанные мною в родных местах.
Сегодня вспомнилось мне одно из этих сказаний — история Нитжемы и старой Ноаги, история, которая объясняет название деревни «Лигиди-Мальгам» («Серебро — мое добро»). И эту историю я поведаю вам.
Рассказал ее старый Нитжема, задолго перед тем вернувшийся в родную деревню вместе с Авой, своей женой.
Старый Нитжема был из тех, кто в юные годы сумел ускользнуть от принудительной вербовки на строительство железной дороги. Он не мог, как и многие его сверстники, скопить выкуп за жену и холостым отправился в глубь Судана.
Но все это было так давно! Мало кто из земляков, слушавших его в тот вечер, помнил, когда возвратился он с северных равнин вместе с женой, не такой темнокожей, как здешние женщины; он женился на ней где-то там, в стране бескрайних песков, а где именно — он уже и сам позабыл.
Выпадали дожди, медленно сменялись луны и годы — и вот он вернулся в Лигиди-Мальгам со своей женой Авой, в чьих жилах текла кровь трех кочевых народов, горячая, как дымящаяся трубка. Старый Нитжема говорил, что Ава до старости лет не могла хотя бы один день хранить какую-нибудь тайну.
Каждому хорошо в родном доме. Ава же всегда чувствовала себя чужой в Лигиди-Мальгаме.
— Немало мне от нее доставалось, — сказал старый Нитжема, отхлебнув большой глоток доло. — Всего хватало — и криков, и жалоб, и попреков.
Вот какая выпала доля бедному мужу, которого односельчане встретили с распростертыми объятьями.
Нитжема снова потянулся к калебасу с доло. Я протянул ему бутылку рома. Он поставил калебас, взял бутылку, выпил с добрый стакан и начал свой рассказ.
— Видите ее? — произнес Нитжема, узловатым трясущимся пальцем указав на старую Аву, чье морщинистое лицо озарял и румянил жар пылающего огня. — Так вот, нрав у нее — точь-в-точь как у Ноаги, первой жены отца деда прапрапрадеда моего отца. Да, моя Ава — вылитая Ноага, первая супруга Нитжемы-предка, ворчливая, злобная и плаксивая, бездельница, мотовка, доносчица. Счастье мое, что у меня сроду не было того ума и хитрости, что у Нитжемы-предка. Да и не был я так удачлив, как он. А то не сносить бы мне головы.