Сказки и были Безлюдных пространств
Шрифт:
– Стой немедленно! – Голос Тины прозвенел с неожиданной командирской силой. Кустик замер, как приколотый к месту булавкой. Нерешительно посмотрел через плечо.
– Ну чего…
– Константин, ступай сюда, – железно произнесла Тина.
– Ну чего… – Он потоптался и… побрел к сидящим на ступенях. С дурашливым покаянием на лице. На полпути остановился, затеребил свои твердые, как жесть, штаны. – Я это… больше не буду…
– Что ты не будешь, злодей? –
– Ну, это… сочинять про Тину-скарлатину… Ай! – Он кинулся прочь, но девчонки двумя скачками догнали его и повели к крыльцу. Он слегка упирался, но, видать, ослабел от дурных предчувствий.
Конечно, это была игра. Или почти игра. По всему понятно, что давняя, с привычными уже правилами. Каждый знал свою роль.
– Стой, как пришитый, – велела Тина. – Вздумаешь удирать, хуже будет.
Кустик скорбно посопел:
– Куда уж хуже-то…
Женька спросила у всех:
– Сколько сегодня дразнилок у него на счету?
– У-у… – безжалостно сказал Платон.
Тина тряхнула несчастного подсудимого за локоть:
– Сколько тебе положено щекоталок, а? Говори сам!
– Ни одной… Ну, одна. Ладно, одна!
– Шесть, – хладнокровно сообщил Ник. – Не меньше, если считать с утра.
– Правильно. – Женька деловито насупилась. – Сделай-ка, Ник, из травинок кисточку. Пушистенькую…
– Лучше ты его косой. Волосатые щекоталки он «любит» больше всего…
– Спасите… – шепотом сказал Кустик и округлившимися глазами глянул на Шурку.
Шурка ощутил сладковатое замирание. Щекотки он почти не боялся. И если бы не по Кустику, а по нему прошелся растрепанный кончик Женькиной косы, это было бы… Стыдно признаться даже себе, но это было бы счастье. Ласковое, пушистое…
И он не выдержал. Он как бы включился в игру!
– Стойте! Может, его все-таки помиловать?
– Еще чего! – возмутилась Тина.
«Вот и отлично!»
– Тогда… давайте я вместо него! Возьму на себя его грехи!
– С какой это стати? – удивился Ник.
– Так… из гуманных соображений! Из человеколюбия!
– Нелогично, – сказал Платон. – Виноват один, а отдуваться будет другой.
– Ну… я, наверно, тоже виноват! Наверно, он сочинял, чтобы своим талантом перед новым знакомым похвастаться…
– «И все засмеялись»! – крикнул Ник. И правда все засмеялись, даже Кустик фыркнул.
Хорошо хоть, что никто не догадался о настоящей причине, все решили, что Шурка просто жалеет Кустика… Впрочем, Женька, возможно, о чем-то и догадалась. Быстро отвела глаза и взглядом бабы Яги уперлась в несчастную жертву. Сжала в пальцах конец косы, нацелилась.
– Ну-ка, где там у нас ребрышки? Подыми рубашку…
«Ох, и мне ведь пришлось бы подымать!» – запоздало ужаснулся Шурка. А Кустик пискнул, присел и по-заячьи бросился через двор. Все (кроме Шурки) с веселыми воплями – за ним.
Кустик забежал под навес, там запнулся, полетел вперед и упал животом поперек плахи с кроссовкой на чугунной «ноге». И замер.
– С тобой все в порядке? – нерешительно спросил Платон.
– Увидимся позже, – мрачно ответствовал пойманный беглец.
– Не позже, а сейчас… – Тина злорадно поддернула рукава свитера.
– Я умер! – заявил Кустик.
– Сейчас оживешь. – Женька бесцеремонно задрала на нем рубаху.
– Ой! Пощады! Платон!..
– Поэты всегда страдают за свой талант, – сообщил образованный Платон. – Сама судьба привела тебя на плаху.
– Ой!.. Постойте! Предсмертные стихи…
Преступник по воле Аллаха Вниз пузом свалился на плаху…– Вот! Я сам про себя сочинил дразнилку! Вы должны меня помиловать… Женечка, ты же добрая. Ты… Ай! – Это Женька светлой кисточкой косы тронула его незагорелый ребристый бок. А Тина ухватила несчастного за плечи. – Ой, не надо! Спасите!!
И Кустика спасли. Силы природы. В стремительно потемневшем воздухе сверкнуло, грохнуло, и ударил по двору появившийся из-за крыши ливень.
Кустик взвинтился и с радостным воплем вырвался из-под навеса.
Он плясал под тугими струями, свободный, неуязвимый и счастливый.
– Теперь не поймаете! Ага! Вы так не можете!..
– Можем! Ура! – Ник тоже бросился под ливень. Ловить Кустика не стал, а заплясал рядом. Потом прошелся колесом.
– Да здравствует стихия! – И Платон кинулся из-под крыши. При этом успел ухватить под навесом полуспущенный волейбольный мяч.
Вмиг все трое стали мокрыми насквозь. И мяч. Они швыряли его друг другу, орали что-то неразборчивое и хохотали.
Женька искрящимися глазами посмотрела на Шурку. И протянула ему руку. И после этого он сделался готовым не то что под дождь, а под картечь.
Держась за руки, они выпрыгнули под хлесткие шквалы, под струи, которые в первый миг показались холодными. Но только в первый миг. И тоже запрыгали в языческой пляске и завизжали от жутковатого веселья. И ловили мягкий набухший мяч и швыряли его друг другу…