Сказки Мухи Жужжалки

Белякова Надежда Александровна

– Ступай к своему хозяину, знахарка!. Не нужна ты мне! В моем княжестве свои лекари есть! – сказал он старушке и повернул своё войско за крепостные валы с бойницами, за высоченные неприступные островерхие ворота. И, как только последний воин княжеского войска прошел внутрь, заперли на большие и тяжелые чугунные засовы ворота, защищавшие вход в княжество.

Наш князь был даже рад, что враг решил замириться. Потому что хоть победа и близка была, но устал князь. Так устал, что думы, заботы о княжестве и ноющие раны спать не давали. Призвал он знахарей. Но те мало помогали. А коль заснет, всё-то ему бои снятся. И вдруг однажды, откуда ни возьмись, бессонной ночью влетела ворона в опочивальню князя. И принялась громко каркать. Князь встал, чтобы ту ворону в окно выгнать, а она словно рассыпалась прямо на глазах и целой стаей оборотилась. И чем больше он по опочивальне своей ее гонял, пытаясь выгнать ворон в окно, тем больше их становилось.

Целая стая! И вдруг замерли они все на лету, а потом, точно по чьей-то воле незримой, в одну ворону оборотились все разом. Тут он эту каркающую жуть в окошко и выгнал. Отошел от окна, оглянулся. И увидел, что посреди его опочивальни – та самая старуха-басурманка, что Чёрный Тать в знак примирения посылал к нему. В руках она держала чашу узорчатую, сверкающую каменьями бесценными, – золотую чашу искусной работы.

– Ты как в моей опочивальне появилась? – изумился князь.

– Твоя хвороба меня позвала, князь! Боль твоя привела меня сюда. Вот трава заветная, от неё спать будешь, как младенец ясный, безмятежный. Не бойся, не отрава это! Это Зыбь-трава! Я и сама могу сначала испить из чаши для твоего успокоения, – вкрадчиво шептала ему старуха. А от шёпота её гул по терему шел. И, точно воле своей не хозяин, принял князь из её рук чашу диковинную. Взглянул, что за зелье на дне притаилось.

Но сколько ни всматривался князь, а дна той чаши не увидал. От первого же глотка стало князю так хорошо, как в жизни ни разу не бывало. Всю мучительную явь и боль его ран словно зыбью, как пеленой покрыло. Обволокло и растворило, неведомо как. Освободило от тягот. И даже от памяти обо всём плохом и тяжёлом. И вошел он в сон, точно в терем светлый. И увидел он себя в том сне повелителем мира, мудрым и всесильным правителем. Тот терем его – то по морю плавал в заморские страны, где он был желанным гостем, то средь небес летал, куда хотел. А помогала князю понять языки далеких стран девица необычайной красоты. Она неотступно с ним везде рядом была. Богатство вокруг себя видел князь несметное. Голос ветра стал князю понятен – он превращался в дивное звучание неведомой песни. Эти вещие напевы открывали князю сокровенные знания. Тайный смысл предметов становился ясен. Что было и что будет – всё стало понятно ему. Стоило о чём– либо лишь помыслить, то к нему тотчас же приближалось. Ежели кто-то что-то замышлял злое-потаённое – ему о том шептали травы. Словом, этакая расчудесица, что и вообразить невозможно. Даже князю порой от всего этого страшновато становилось. Сам он в тех снах ходил в тончайших одеждах, золотом расшитых. Словом, сон – наслаждение одно. Уж более думы и заботы его не тяготили.

Как проснулся утром, сразу за дела за хлопоты о сохранении и процветании княжества. И так весь день с утра до вечера. А хлопоты те – в радость, потому что жизнь всего княжества – самое сердце его жизни. А жители дороги ему, точно дети родимые. Но к вечеру опять знахарка Чёрного Татя, подарок вражеский, подступает с чашей. А в ней Зыбь-трава плещется да булькает, словно голос назойливый: «Пей, князь, пей! Хорошо выспишься, хорошо работать на благо княжества будешь. Спать будешь – силы копить будешь! Пей, пей, князь!»

И князь, вспомнив, как славно выспался в прошлый раз, после выпитой чаши Зыбь-травы, выпил снова. Кое– как доделал намеченные на вечер дела и поскорее отправился спать. Как заснул, вольной птичкой полетел в чудесные сновидения. Увидел во сне княжество свое. Словно стало оно садом райским беззаботным. Счастья река разливанная. Девицы пригожие песни распевают, вместе с ним птицами вольными среди звезд летают. А звезды светят так ярко, что и солнца в том княжестве не надобно. И стоит едва помыслить о чем, пожелать, все тотчас же на его глазах исполняется. И народ благодарит его. Возвеличивает до небес.

Но и этот сон окончился. Настало утро нового дня. Пора князю вернуться к делам своим. И увидел он, что дела-то в княжестве – одни хлопоты да заботы. Войско в полной боевой готовности держать надо. Всегда к нападению или к другой какой-нибудь беде готовым быть нужно. А без его указов оно, что без головы.

– Да! То ли дело во сне, что снится после того, как пригубишь зелье Зыбь-травы. Сплошные праздники, победы, веселье – словно одним только счастьем и дышишь! – подумал князь. И нехотя сел на коня. Осмотрел, все ли в порядке в княжестве, в строгости ли закон соблюден. Нет ли обиженных. Но какие бы дела не делал – всё через силу. И всё-то вспоминается: экое облегчение, едва выпьешь зелья чародейского, едва пригубишь Зыбь-травы. Уж так ему хорошо в тех снах было, что на эту самую явь глаза не глядят. И всё-то ему стало вокруг скучным казаться. А тут еще и новая напасть: стало всё тело болеть и ломить. Все до кости боль пронзала, точно враг невидимый жгутами немилосердно скручивает. Не выдержал и вслух застонал.

Откуда ни возьмись, опять возникла старуха-знахарка с чашей в руках. И своим скрипучим голосом опять стала уговаривать князя:

– Только

пригубь, князь! Боль как пыль сдует! Зыбь– трава всё лечит!

Но осерчал князь на старую знахарку за то, что отвлекает его во время забот о княжестве. И замахнулся на неё, прикрикнув:

– Сгинь с глаз моих долой, карга проклятая! Не до снов мне твоих чародейских! Мне о княжестве радеть нужно!

Да только сам руку и отдернул. Потому что чёрным вихрем старуха закружилась на месте. И вдруг стая черных ворон налетела и каркающей тучей укрыла старуху от княжеского гнева. Но через мгновение растворилась воронья стая. И на том месте, где знахарка Чёрного Татя только что стояла, теперь расчудесная красавица со смоляной косой до пят возникла. Та самая, из тех снов. И ту же самую чашу в руках держит и приветливо чёрными крыльями своими за спиной чуть колышет. Улыбается ему и сладко шепчет:

– Что же, князь, забыл меня? Не доверяешь? Испей! И боль ран своих услади! И дальше дела свои твори. Кто ж тебе мешает? Ты вольный человек, что хочешь, то и делаешь!

Как завороженный, князь руку опустил покорно, а другую протянул и принял чашу из ее прекрасных молодых рук. Вздохнул, что греха таить, не по силам ему было боль терпеть. И выпил князь зелье проклятое. Пока пил, запрокинув голову, исчезла и молодая чернокрылая чаровница, и чаша растаяла. Удивился князь, но почувствовал, что боль и вправду улетучилась. Отправился дальше княжество объезжать! Да только что-то не ладились дела в этот день. Всё раздражало его. Уж не казалось ему родимое княжество таким прекрасным, как раньше. Таким любимым и самым главным в его жизни делом.

Народ, что слушал его с почтением, казался ему нерасторопным, скушным, не стоящим его усердия и заботы. Да и в сон его потянуло. Отправился среди бела дня в опочивальню, да не дошел. И, точно пьяный, упал у порога. Такого позора с князем в жизни не случалось. А ему всё равно стало: и что слуги о нем подумают, оттаскивая его к постели, и что дела все заброшены. Нет! Не болит более его душа за родимое княжество. Точно беглец с поля боя, скрылся князь от забот в своих снах. Всем-то он там доволен и счастлив. Опять во сне у ворот того княжества оказался. Звезда к ногам его с неба упала и в ту прекрасную девицу обратилась. Она не то в полу-полёте, не то в полу-плясе кружила перед ним, завораживая своей красотой. Дивным узорочьем сплетались плавные движения её рук и чёрных крыльев за спиной. Словно невзначай, коснулась чернокрылая красавица точь-в– точь таких же, как и защищающие и его княжество, ворот. Тоже с виду неприступных. И они распахнулись, как крылья бабочки, – легко, без лязга чугунных засовов, без скрипа. И девица чудным кружением своих чародейских плясок увлекла за собой князя вовнутрь того княжества– сна. И увидел он это княжество в ярком сверкании звезд. Таком, что и луна и солнце в том небе лишними будут. Некоторые звезды падали с неба время от времени, обращаясь в прекрасных девиц. И они тоже парили в плясках и пели дивно. За спиной у каждой крылья чёрные – чёрнее ночи по ветру полощутся, посверкивая перьями. Ни красавиц, ни плясок таких он наяву никогда не видывал. Скинула с головы покрывало та первая, самая дивная из всех девиц, и оно, не касаясь земли, подплыло к князю, увеличиваясь на глазах. В летящий по воздуху ковер превратилось её покрывало. Присела красавица на этот ковер, а он и не прогнулся даже, так и висит в воздухе. И сказала она князю:

– Садись, князь, рядом. Владения твои осматривать будем. Наяву-то всё сам да сам. А здесь мы, как вольные птицы, летать будем!

Четыре других чернокрылых девицы взяли ковер за четыре угла и, взмахнув крыльями, поднялись в воздух. Если б не их красота неземная, руки, как присмотрелся князь, и не руки вовсе, а птичьи лапы чёрно-сизые, как и их крылья – ну чисто вороньи! Но не стал князь об этом размышлять. Лень ему стало думать-рассуждать. Летая среди звезд, удивлялся князь, как богата его земля. Были видны и терема, и сады, и луга, и поля, и леса меж ними. Но одновременно видны были и клады потаенные, закопанные в ту землю. Светились они тихим ясным светом из-под толщи земли. Удивлялся князь, видя всё это. А между тем летели они всё выше и выше. И глядя сверху на княжество, изумился князь, что других земель и княжеств не видно. Будто одно его княжество на всей земле осталось. И спросил он у девицы:

– А где шатры стана врага моего, Чёрного Татя? Того, что на востоке с моим княжеством соседствовать вздумал и всё войной моему княжеству грозил? Почему его не видно?

А она запела в ответ голосом завораживающим, звенящим, точно звёздная ночная тишь:

– Нет больше на земле твоих врагов. Исчез Чёрный Тать! Только одно по всей Земле-матушке твое великое и всесильное княжество простирается. Одна печаль, что ты это свое княжество ради того, разоренного наяву, покидаешь. Сироты мы без тебя! Останься здесь с нами, князь наш светлый! Зачем тебе в ту тяжкую явь возвращаться? Здесь ты соколом летаешь, а там от боли мучаешься. То княжество войнами, как тело твое ранами истерзано. А здесь – жизнь без печали.