Сказки народов Америки
Шрифт:
Он не только других быков не знал, но и не умел, как они, пугать людей, громко мычать и гоняться за ними по пастбищу, поддавать копытом бадьи с молоком и кидаться на красную тряпку. Словом, отсталый он был бык, если передовым считать такого, который умеет бесчинствовать.
И только в день этой самой свадьбы в Белом Носке проснулся настоящий бык.
У мельника Бернса была дочка по имени Сесили. Она собиралась замуж за молодого фермера Клоп-шоу, и по этому случаю мельник Бернс решил устроить настоящий праздник. На свадьбу дочери он созвал гостей со всего графства. Всех пригласил, кроме одного человека, которого звали Сат Добродейл. Вы, чего доброго, еще подумаете, что этот человек и впрямь творил добрые дела, как гласило его имя: был добр, доброжелателен,
Он оседлал мула, причесался впервые за много лет и припустил с горы к дому мельника.
Сат спрятался за сараем и подсматривал оттуда, как все пьют-веселятся за свадебным столом. Он голову сломал, все не мог придумать, как же насолить им. А что, если остричь хвосты коню жениха и кобыле невесты? Но это показалось недостаточно обидным по сравнению с той обидой, какую нанесли ему, Сату Добродейлу.
Он все еще обдумывал план мести, когда с заднего двора в сад забрел Белый Носок. Он был все еще оседлан, потому что в праздничной суете — шутка ли, дочкина свадьба! — мельник Бернс забыл его расседлать. Белый Носок принюхался к большой корзине, в которой завалялись остатки зерна, и сунул в нее нос.
Вот тут Сата Добродейла и осенило! Сат сделал шаг вперед и незаметно накинул корзину Белому Носку на рога.
Попробуйте-ка ходить с корзиной на голове! Да это хуже, чем вслепую. Когда бык поднял голову и вдруг ничего не увидел, он забил хвостом, повел головой, взбрыкнул задом, кинулся в одну сторону, в другую, затоптался на месте, зафырчал, выдув все оставшееся зерно из корзины, и бросился к дому.
Он ревел громче грома небесного и тряс рогами, пытаясь сорвать с головы корзину. Со всего размаха он налетел на заднюю стену дома и разнес ее до основания, чуть не придавив бедную мышку, которая только успела вылезти из норки, чтобы раздобыть себе кусочек свадебного пирога. Попятившись, Белый Носок ударил задними ногами по толстому дереву. Оно так задрожало, что потеряло почти всю свою листву. Белый Носок кружился на месте, брыкался, лягался и, наконец, вломился в Мельникову пасеку. Повалил дюжину ульев, и в миг единый стало темно от пчелиной тучи. Пчелам было так тесно в воздухе, что они начали жалить друг друга.
А знаете, что такое ужаленная пчела? Да это в сто раз хуже, чем взбесившийся бык. Но даже неужаленные пчелы до того злые! Они тут же объявили Белому Носку войну не на жизнь, а на смерть и вихрем налетели на него. И жужжали, и кружили над ним! Они так плотно облепили бедное животное от кончика носа до кончика хвоста, что не то что яблоку — пшеничному зернышку негде было там упасть. А пчелы, которым не хватило места на теле несчастного быка, затеяли драку в воздухе за право приземлиться на него, хотя и так они усеяли его, наверное, в десять рядов.
Белый Носок и фыркал, и мычал, и метался туда-сюда, не видя ни зги. Да и что тут увидишь, когда пчелы жужжали и звенели над самой его головой, запрятанной в корзину. «Фыр, фыр!» — фырчал бык, и делалось черно от пчел, взметнувшихся с его носа вверх. Хвост Белого Носка можно было принять за сучок высохшей сосны, покрытой мохом. От пчел, облепивших его, бык казался раза в три громадней. Такого разозленного и разобиженного быка Сат Добродейл еще сроду не видел.
Белый Носок наконец добрался до черного хода в дом и постучал по двери хвостом, при этом нечаянно сорвал ее с петель и вломился в дом. По неловкости он наскочил на старинные голландские часы, стоявшие на полу, зацепил ненароком маятник, и часы полетели на пол, а вместе с ними колесики и шестеренки тоже покатились кто куда, и пчелы бросились их догонять. Попятившись задом, бык задел ножку кровати и опрокинул ее. Взбрыкнув, он отправил ножку от кровати прямо в окно. Следующий его
Гостям на свадьбе послышался было какой-то шум, но они так увлеклись смакованием свадебного угощения, что слышали разве что свое чав-чав-чав.
Бедный бык носился как бешеный, стараясь отделаться от пчел, и влетел на ходу в кладовую по соседству со столовой. Конечно, все там полетело вверх тормашками — глиняные горшки с солеными огурчиками, банки с вареньем, маринады, мешки с зерном, пучки сушеных трав, болеутоляющая настойка опия, корзины с яйцами, тыква, томаты, бидоны с молоком, маслобойки.
Ближе всех к стене в кладовую сидела мать жениха, матушка Клопшоу. Но она была глуха как пень. Ей будто послышался какой-то шорох, но не успела она сообразить, что к чему, как Белый Носок уже вломился в столовую прямо сквозь стену. Гости завопили, завизжали и бросились от него врассыпную. Матушка Клопшоу глазом не успела моргнуть, как очутилась в своем кресле на столе — это бык поддел ее рогами и запулил на стол.
В столовой были выстроены в ряд с полдюжины столов, и получился один длинный стол, чтобы уместились все приглашенные на свадьбу. Белый Носок раскидал все столы, они взгромоздились у него один на другой, и на самом верху восседала бедная матушка Клопшоу, отбиваясь от пчел и размахивая руками, как мельница крыльями в ветреную погоду. В одной руке — шляпка из набивного ситца, в другой — куриная ножка.
Битые тарелки, жареная картошка, тушеная капуста, свиные отбивные, бифштексы, суп, бобы, печеные яблоки, пудинги, пирожки, даже куски свадебного пирога — все смешалось, сбилось, спуталось, словно кто пропустил все это через мясорубку, а потом еще приперчил пчелами. Белый Носок кидался и брыкался, все летело из-под его копыт — столы, стулья, посуда, еда — и через входную дверь, отсчитав семь ступенек, прямо на улицу. А следом за столами и прочим сам он, туша в полтораста фунтов, перекувырнувшись через голову, бухнулся на этот винегрет из стульев с селедкой.
Бедный мельник Бернс вился вокруг, колотил быка по спине и вопил:
— Тпру, скотина! Тпру, мой мальчик!
Он схватился за ручку корзины и хотел сорвать ее у быка с головы, но не успел. Белый Носок подскочил, да так поддал задними ногами, что мельник Бернс полетел вверх тормашками и приземлился прямехонько на спину быку. Зато корзина была у него в руках!
Как только Белый Носок увидел белый свет, он стряхнул с морды пчел и понесся по переулку с такой скоростью, что у мельника Бернса, который сидел на нем верхом, волосы со лба сползли назад на целых два дюйма. Он впился ногами в веревочные стремена, а свободной рукой схватился за седло, предоставив быку бежать куда глаза глядят. Но Белый Носок не знал точно, куда лучше бежать, он мычал, топтался на месте, кидался туда-сюда, звал лошадей, привязанных к проволочной изгороди. Лошади в ответ вскинули голову и заржали, а потом вырвались на свободу и тоже побежали. Пчелы — за ними, правда, большая их часть осталась верна Белому Носку, а заодно и мельнику Бернсу. Мельник отбивался от них корзиной и так быстро вертел ею в воздухе, что казалось, в руке у него не одна, а по меньшей мере дюжина точно таких корзин.
Представляете, какую пыль подняли Белый Носок и лошади! Настоящую пыльную бурю! Так что всё, что мог видеть ухмыляющийся и довольный Сат Добродейл, стоявший в стороне и почесывавший в затылке, была пыль, пыль и пыль да искры, вылетавшие из-под копыт лошадей. Все, кто был на двух и на четырех ногах, включая цыплят и поросят, кинулись бежать. Некоторые убежали так далеко, что потерялись навеки.
А гости в доме мельника, спасаясь от пчел, выпрыгивали из окон, выкатывались из дверей, лезли через каминные трубы, кидались в погреб. Кто успел раньше сбежать, катались по полю, лезли на деревья, окунались с головой в реку. Жених Клопшоу с воплями «Чума египетская!» забрался под стог сена.