Сказки о сотворении мира
Шрифт:
Артур сел возле графского ложа.
— Сначала вы с Даниелем заспорили. Я думал, подеретесь. Потом понеслись куда-то, как ошпаренные.
— К гостинице Ханта?
— Не знаю. Вы не докладывали мне о маршруте.
— Скажи, дружочек, я не плясала канкан со стриптизом у Сен-Жермен-де-Пре?
— К сожалению… — признался Артур. — Ваше сиятельство плясало канкан без стриптиза перед двориком какого-то музея и сломало себе каблук. Каблук, я извиняюсь, вы зашвырнуть изволили за забор, потом требовали открыть ворота.
— Что еще творило мое сиятельство?
— Пулялись
— А Даниель?..
— Он тоже не понял, но догадался, что одними матюками дело не обойдется.
— Что делал Даниель, я тебя спрашиваю?
— Хватал тебя за ноги, чтоб ты не лезла на стену. Да мы вдвоем еле-еле тебя усовали в такси.
— И что я натворила в отеле?
— Погоди еще до отеля… По дороге ваше сиятельство напало на полицейского.
— Хватит врать! — рассердилась Мира, и ее голова едва не раскололась от боли.
— Я вру? Спроси Даниеля! Мы встали на светофоре. Полицейский тоже стоял, никого не трогал. Ты бросилась на него сама, прямо из машины выпорхнула. Он, бедняга, еле ноги унес. Мы с Даниелем тебя догнать не могли. Слушай, где ты научилась так бегать?
— Дальше что?
— Ничего. Даниель тебя втащил в какой-то кабак и приводил в чувство в мужском сортире. Там ваше сиятельство ненадолго очухалось. Тоже не помнишь?
— А потом?
— Потом вас опять развезло. Вы висели на шее у Даниеля и объяснялись в любви Парижу на русском языке. А меня, я извиняюсь, выругали по-французски совсем ни за что. Я только намекнул, что так вести себя неприлично: нечего сидеть на коленях у мужика, когда есть стул. Это от водки. Вы стопочку тяпнуть изволили… а закусить по обыкновению забыли, вот и запутались в языках.
— На коленях у Даниеля? — удивилась Мира. — Может, мы еще целовались?
— Да, если б не я, — вздохнул Артур, — вы бы сексом занялись на бильярдном столе.
— Ну и хорош ты брехать…
— Это вы, я извиняюсь, были хороши до неузнаваемости. Даниелю пришлось вас нести на руках в отель, а вы не желали спать укладываться. Вообще-то, он просил позвонить, когда ты проснешься. Мне набрать номер или ты сама?
— Артур, — Мира села на кровати, придерживая себя за голову, — ты помнишь гостиницу, в которой мы были утром?
— Ты была. Я у входа стоял.
— И что? На ее месте действительно музей?
— Не знаю. Я в темноте в незнакомом городе не очень-то знаю, где что.
— У нас остались деньги на такси?
— Э… — насторожился Артур. — Ты это выброси из головы. Я Даниелю слово дал, что никуда тебя не пущу. Хватит уже унижаться перед этим Хантом! Глядеть противно!
— Унижаться? — возмутилась Мира. — Еще чего! Это я его буду унижать!
— Даниель сказал, чтобы мы лучше к нему переехали. Если полиция найдет твой каблук… Он говорил, что Лувр обнесли недавно, так тебе еще ограбление Лувра пришьют. Вот уж Хант отдохнет от тебя лет двадцать. — Мира опять уронила голову на подушку. — Что? Набезобразничала, теперь хреново?
— Где буклет с телефоном гостиницы? Где моя записная книжка?
Артур вынул из сумочки графини блокнот, спрятал в карман и показал фигу.
— Вот тебе! Спи, а то позвоню Даниелю.
— Ты не понял, — простонала Мира, — мы должны уехать отсюда как можно скорее…
— Вот и ладно. Завтра проспитесь, созвонитесь, и все будет в порядке.
— Завтра не будет. Нам надо уехать из Парижа прямо сейчас и как можно дальше.
— Ну, уж нет!
— Ты не понял, что происходит? Пусть это происходит со мной в тайге, но не в городе, который мне дорог, и не с теми людьми, которых я люблю.
Деев вздохнул.
— Ну и что такое случилось? Завтра поедем, поищем отель. Что с того, что Хант от тебя смотался? Я бы сам смотался на его месте. Надо еще вызволить твой каблук и приделать его обратно.
— Ты опять ничего не понял. Хант, конечно, мастер сматываться от женщин, но чтобы вместе с отелем — такого я за ним не припомню. Артур, этот мир рушится вокруг нас. Мы его рушим. Ты и я.
— Я? — удивился Артур. — Я тут ни при чем. Я тихо сижу, пишу дневничок. Это ты ведешь себя, как бандитка. Лучше спи, ладно? Я пойду писать в ванную, выключу свет. Хорошо?
С замиранием сердца Мира ждала, когда зашумит вода. Когда постояльцу на каком-нибудь этаже приспичит сходить в туалет или освежиться под душем. Она боялась, что пес услышит скрип половиц. Туфли с отломанным каблуком валялись под кроватью. Мира обулась и поняла, что где-то подвернула ногу. Абсолютная тишина изредка прерывалась шорохом страниц в ванной комнате. Графиня сползла с кровати, аккуратно отворила дверь и протиснулась щель. Ползком, на четвереньках она добралась до лестницы. В старом доме скрипело все, даже перила. Здесь надо было делать не гостиницу, а тюрьму, из которой нельзя убежать. Графиня замирала на каждой ступеньке, пока не достигла третьего этажа, и припустилась вниз, сломя голову. Она помнила, что видела на бульваре телефонные автоматы, но фонари не горели, пришлось пробираться на ощупь. Не горел свет даже в окнах домов. На узкой улочке у гостиницы, прежде заставленной машинами, валялось только колесо от старого мотоцикла. На углу у бульвара графиня провалилась в ров, и вымазалась грязью.
«Не может быть?» — удивилась она. Фонари не горели даже на бульваре. Половина деревьев была спилена, решетка ограды отсутствовала, в северной части неба полыхнуло зарево, осветило низко висящую тучу. Летняя духота стояла в воздухе, из-за поворота выезжала машина. Графиня пригляделась. Такие машины она видела лишь в фильмах о войне. Графиня удивилась и на всякий случай прижалась к стене. Грузовик проехал мимо, она увидела свастику на бортах и вспомнила, что по ночам кино не снимают. Запах гари, смешанной с дерьмом, непохожий на запах павильонных декораций, долетел до нее с ветром. Ужас обуял графиню до глубины души, дыхание сбилось, ноги перестали гнуться в суставах. Вслед за грузовиком проехал мотоцикл с коляской, не заметив ее бледный лик на темном фоне стены.