Сказки Перекрёстка
Шрифт:
— Как ему понравиться?
Мне удалось сохранить самообладание и не подавиться. Откуда я знаю? Точно могу сказать, что сейчас она ему вряд ли нравится. Как он сказал про погибшую девушку, ту, которую боялся потерять… «девушка, каких мало». А Галя — нормальная, каких много. Сама она это понимает?
— Денис — принц, — прислушиваясь к сигналам желудка, сказала я. — Чтобы получить принца, надо как минимум быть его достойной.
Галя опустила голову. Не то она хотела услышать. А что: блюда какой кухни он любит, или за каким ухом ему надо почесать? Неужели она надеется, что мужчина ее мечты примитивен?
— Это
— Это справедливо, — буркнула я.
С другой стороны, не зря же она оказалась на Острове! Что-то в ней должно быть, хотя бы в зачаточном состоянии. Попробовать? Денис — неслабый стимул… И я заключила категоричным тоном:
— Так что будем делать из тебя принцессу. Вперед!
Галя растерянно заморгала голубыми глазами. Но вдруг, в один какой-то неуловимый миг, ее взгляд изменился, и в нем метнулась красная бесовская искра.
— Куда идти и что делать? — решительно спросила она.
— В наколдованные мирки, конечно.
— Как? Кроме русского, я только немного знаю немецкий. Ведь мало шансов, что я попаду в Россию или Германию?
— В русскоговорящую Россию или немецкоговорящую Германию. Очень мало. Есть такая штука — дар знания языков. Если не лень, могу научить.
— Как ты учила Валю и Олю? По книгам?
— Нет. По книгам учится письменная речь, она тебе не поможет. Устная учится по-другому. Слушай.
Давно я не была учителем. И точно никогда не буду, нудное это дело. Особенно, если нравится учиться, и ни на что другое просто не хочется терять время. Но однажды мне сказали, что долг знающего — просвещать других, что знание не дается одному человеку, оно дается человечеству, и первый обязан им поделиться.
Галя поняла. Я поговорила на нескольких языках, она перевела. Хорошо, но самостоятельно говорить она боялась.
— Это необходимо, — объясняла я. — твой рот должен понять, что способен произносить любые звуки. Разминайся!
Мы тренировались весь день. Про Дениса Галя, похоже, забыла.
— А теперь научи меня драться! — уже вечером в азарте попросила она.
— Не могу, — честно призналась я. — Сама не умею!
— Как? — оторопела она.
— Так! Если на меня нападают, я отбиваюсь, если нападают не на меня, тогда я тоже нападаю. И все.
— Ну, я же видела! — воскликнула она и резко замолчала. — Правильно, Королева говорила, что у тебя это в крови…
Не слишком ли много Королева про меня знает?..
Мы доели остатки завтрака.
— Как узнать, в подходящий ли мирок я попала? — спросила Галя.
— Не знаю, — ответила я. — Для меня любой подходящий, я не сортирую. В каждом можно чему-нибудь научиться, а это главное.
— Главное?
— Новые знания, новые переживания, новые выводы. Если ты не согласна, ищи другого учителя. Одним из самых интересных был для меня мир, в котором я провела месяц волонтеркой в доме для престарелых и инвалидов.
— Я туда не хочу!
— Никто не заставляет. Выбирай сама, чего хочешь.
— Пойдем вместе?
— Ага. Видишь, что на мне надето? Под платьем — купальник бикини. Лучше отправляться в штанах и рубашке, и желательно в сумке иметь длинную юбку с платком. Нравы, знаешь ли, могут быть строгие, а встречают все ж таки по одежке. Мне нужно разжиться одеждой, тебе — переодеться. И «компас» нужен обязательно.
Она задумалась.
— Нужно проникнуть в твой домик? Там все время кто-нибудь из твоих братьев, но я попробую. Говори, что нужно.
Проникнуть в домик — полдела. Галя справилась с этим легко. Еще надо проникнуть в портал. О центральном не было и речи, поскольку в зале пульта всегда дежурили, а попадаться кому-либо на глаза в наши планы не входило.
Пришлось «ловить» второй портал — тот, что на поле возле замка. Я взяла Галю за руку покрепче, и первой шагнула…
III
В форте пели гитары. Одновременно обе — редкое явление. Герман, обычно игравший в своей каюте на «Тайне», вдруг не смог обойтись без гитары на вечерней вахте и играл, развалившись в кресле председательствующего. Его лицо застыло, а пальцы неторопливо плели из перезвона струн мелодию, которая, пропитывая воздух, проникала во все закоулки второго этажа и завораживала случайных слушателей.
Внизу, лежа на кровати в своей камере и глядя в полок невидящими глазами, играл Денис. То, что он два дня кряду запихивал в дальний угол души, в тиши и мраке вдруг вырвалось наружу, и он понял, что это лучше не останавливать. Пусть выльется — может быть, иссякнет и уже не вернется… Каждый звук, отскочив от кончиков его пальцев, сотрясал пространство эхом падающих на могильные камни слез тысяч мужчин, потерявших любимых женщин — тихим, но бескрайним, безудержным, обнажающим душу, таким простительным — и прощающим всё. Он не заметил, что дверь тихонько открылась, и не знал, что девочки на кухне, слушая его и не смея двинуться с места, осторожно вытирали мокрые щеки.
Капитан-Командор замер на лестнице между первым и вторым этажами, где соединялись обе мелодии. Грустная мечта Германа сплеталась с черной тоской Дениса. Их общий поток подхватывал, обездвиживая и лишая опоры из собственных чувств и мыслей, погружая в гипнотический транс.
Рядом с Капитаном-Командором встал Тим. В первый миг его глаза расширились, и он повернулся, чтобы помчаться к Денису, но уже в следующий окаменел. Заметив странное движение на лестнице, к Капитану-Командору с Тимом подошли остальные. Слушая дуэт несовместимостей, они начинали понимать каждого: мелодия Германа — о той, что, всякий раз звонкой серебряной струйкой просачиваясь между пальцами, чуть не утекла навсегда, о том, как трудно было ее поймать, и как страшно — не поймать, и что спокойно за нее уже никогда не будет; мелодия Дениса — о той, что ушла, подарив в капле счастья огромный мир, лишь сверкнувший манящей радугой, и больше не вернется.
Всем, это услышавшим, уже не надо было объяснять, что такое любовь, и как нужно обращаться с любимыми. Поток звуков замедлялся, выпуская из транса.
Последней замолчала гитара Германа, оставив надежду.
На лестнице появились девочки. Они, не слышавшие светлой темы Германа и переполнившиеся темной темой Дениса, удивленные открытием мужской эмоциональности, то есть тем, что мужчины вообще способны любить и страдать, потянулись в их общество. Парни, неизбалованным слухом ясно уловившие лейтмотив обеих мелодий — бесконечная ценность и потеря любимой, — под впечатлением похватали их без разбора, крепко прижимая к себе.