Сказки Подреберья
Шрифт:
Ляг сегодня за полночь. А в полночь
Можешь посмотреть со мною сны.
Нет, я не приму чужую помощь:
Пусть уж нападают со спины!
В сумрачном ущелье Ронсеваля,
Стёртом вероломно с важных карт,
С тихой элегантностью рояля
Станет молчаливый арьергард.
Я не прикоснусь к святыне рога –
Вместо зова пусть блистает сталь!
И не стану поднимать тревогу,
Ведь в руках ждёт боя Дюрандаль!
Посмеюсь
Пусть их слишком много, этих глаз.
Пронесусь по их рядам пожаром,
Поражая тысячи за раз.
Проживём – с отвагой, силой, верой –
Битвы день, а следом битвы ночь.
Ничего, что срок уже отмерен,
Что никто не сможет нам помочь,
Что исход здесь ясен, и в итоге
Со спины пронзит тугая боль…
Я не стану поднимать тревогу.
Уходи спокойно, мой король.
MIRROR MIRROR
Свет мой, зеркальце, скажи
Да всю правду доложи:
Он скучал по мне хоть каплю,
Хоть на глубине души?
Он искал меня по блюдцу
В чужеземных городах?
Он просил меня вернуться
В полуночных горьких снах?
Он не спал и не обедал,
Отказавшись от всего,
Пока кто-то не поведал,
Как развеять колдовство?
Он сумел разведать тайну?
Он ведь спас меня? Он сам?
Я спала в гробу хрустальном,
Шла в лохмотьях по лесам,
Я была морскою пеной,
Зверем диким… просто жуть!
Свет мой, зеркальце, наверно,
Ты напутало чуть-чуть?
Как он мог смеяться, кушать
С чудо-блюдца, сладко спать?
Свет мой, зеркальце, послушай,
Как он мог не вспоминать?
Как он мог забыть и выжить,
Пережить – и не спасти?
Свет мой, зеркальце, но ты же
Только правду… Что, прости?
Как он мог – и как он может? –
Сам меня заколдовать?
Свет мой, зеркальце, ну что же,
Я прошу тебя не врать!
Свет мой, зеркальце, ты правду,
Только правду доложи.
…Свет мой, зеркальце, не надо.
Эта правда – хуже лжи.
РЫЖИЙ ВОЛК
Огня не удержат двери с семью замками и окна с резной решёткой (я проверял). Она убегала в чащу играть с волками и выть на луну с лохматых таёжных скал. Её научили волки ходить по следу, держаться по ветру, дичь загонять в обрыв… Она убегала в чащу зимой и летом. Её не удержишь, что-то там запретив. Огню не помеха крики и обещанья, лавину не сдержит слабый людской забор.
Шептались вокруг вельможи, тряслись крестьяне:
«Правителя дочка… Боже, какой позор!
Правителя дочка. Нет неужели средства закрыть её в башне, крепких приставив слуг?» Всё просто. Она меня умоляла с детства: достань мне волчонка, папа, найди в лесу. Волчонок был рыжий, смышлёный, смешной, лобастый, лишь правую лапу волок за собой как прут… Он с первого раза умел распознать опасность – и первым был ранен, когда разгорелся бунт. Пусть бунт был подавлен – быстро, но я не знаю, куда подевался рыжий, что всех верней.
Волчонок пропал. А дочь отыскала стаю –
и вот уже лет пятнадцать играет с ней.
Волчонок пропал. Таким нелегко в природе: и цвет слишком ярок, и рана-то глубока… Я должен был быть умнее, но происходит лишь то, что у нас отвадить кишка тонка. Мне с первого дня дороже всего на свете моя Ярослава – пурпур, лазурь и кровь. Её научили волки идти по следу, с чего бы и мне идти поперёк волков? Её не удержат слуги и двери башни, досужие разговоры то там, то тут…
А я просыпаюсь ночью. Мне просто страшно,
что как-нибудь душным летом за ней придут.
А я просыпаюсь ночью, дрожа от жути, но вилы крестьян не самый мой жуткий страх. Сказали гонцы, признались чужие люди, что викингов парус замечен в моих морях. Кто видит драккар – бежит, что сверкают пятки. Кто в битве столкнётся – тут же идёт ко дну. Правителя дочка играет с волками в прятки и нет сыновей, способных вести войну. И нет для войны ни войска, ни арсенала, мы мирные люди и жизни хотим простой…
Я вижу их парус. Время, увы, настало.
К моим берегам причалил Рудольф Хромой.
Я вижу их парус в небе закатном ясно. Я чувствую холод и близость поющих стрел. И волосы ярла, как кровь, отливают красным, и красным от крови мерещится мой удел. Судьбу не удержат двери с семью замками, курносая тоже выбьет врата плечом… Правителя дочка играет в лесу с волками (а ярл Рудольф хромает, как тот волчок). Не склонит колен пред золотом и камнями, его не подкупишь – это не тот народ.
Трясутся вельможи и громко кричат крестьяне:
«Отдай ему дочь – пусть в жёны её возьмёт!»
Отдай ему дочь (такую ничуть не жалко, а он же чужой, не знает её изъян). Она застывает – статуей, гнутой палкой, моя Ярослава: пурпур, лазурь, сафьян. Крестьяне молчат. Вельможи теряют лица. От жгучего страха я обмираю сам. Моя Ярослава, смелость лесной волчицы, подходит к нему и смотрит в его глаза, а после целует, шею обвив руками, поднявшись на цыпочки…
Мир удивлённо смолк.
А дальше вы догадались, наверно, сами: