Сказки русских писателей
Шрифт:
– У вас, тараканов, зато усы есть, а у нас нет, не пойдем жить с вами. Прибегает мышка.
– Мы, – говорит, – то же самое без порточек обходимся, идите с нами жить, с мышами. Отвечает ей средний – Фомка: – Вас, мышей, кот ест, не пойдем к мышам. Приходит рыжий бык; рогатую голову в окно всунул и говорит: – И я без порток хожу, идите жить со мной.
– Тебя, бык, сеном кормят – разве это еда? Не пойдем к тебе жить, – отвечает младший – Лешка.
Сидят они трое, Лешка, Фомка и Нил, кулаками трут глаза и ревут. А порточки соскочили с гвоздика и сказали с поклоном:
– Нам, трухлявым, с такими привередниками водиться не приходится, – да шмыг в сени, а из сеней за ворота, а из ворот на гумно, да через речку – поминай как звали.
Покаялись тогда Лешка, Фомка и Нил, стали прощенья у таракана, у мыша да у быка просить.
Бык простил, дал им старый хвост – мух отгонять. Мышь простила, сахару принесла – ребятишкам давать, чтоб не очень больно хворостиной стегали. А черный таракан долго не прощал, потом все-таки отмяк и научил тараканьей мудрости: – Хоть одни и трухлявые, а все-таки порточки.
МУРАВЕЙ
Ползет муравей, волокет соломину.
А ползти муравью через грязь, топь да мохнатые кочки; где вброд, где соломину с края на край переметнет да по ней и переберется.
Устал муравей, на ногах грязища – пудовики, усы измочил. А над болотом туман стелется, густой, непролазный – зги не видно.
Сбился муравей с дороги и стал из стороны в сторону метаться – светляка искать… – Светлячок, светлячок, зажги фонарик.
А светлячку самому впору ложись – помирай, – ног-то нет, на брюхе ползти не спорно.
– Не поспею я за тобой, – охает светлячок, – мне бы в колокольчик залезть, ты уж без меня обойдись.
Нашел колокольчик, заполз в него светлячок, зажег фонарик, колокольчик просвечивает, светлячок очень доволен. Рассердился муравей, стал у колокольчика стебель грызть.
А светлячок перегнулся через край, посмотрел и принялся звонить в колокольчик.
И сбежались на звон да на свет звери: жуки водяные, ужишки, комары да мышки, бабочки-полуношницы. Повели топить муравья в непролазные грязи. Муравей плачет, упрашивает: – Не торопите меня, я вам муравьиного вина дам. – Ладно.
Достали звери сухой лист, нацедил муравей туда вина; пьют звери, похваливают. Охмелели, вприсядку пустились. А муравей – бежать.
Подняли звери пискотню, шум да звон и разбудили старую летучую мышь. Спала она под балконной крышей, кверху ногами. Вытянула ухо, сорвалась, нырнула из темени к светлому колокольчику, прикрыла зверей крыльями да всех и съела.
Вот что случилось темною ночью, после дождя, в топучих болотах, посреди клумбы, около балкона. ПЕТУШКИ
На избушке бабы-яги, на деревянной ставне, вырезаны девять петушков. Красные головки, крылышки золотые.
Настанет ночь, проснутся в лесу древяницы и кикиморы, примутся ухать да возиться, и захочется петушкам тоже ноги поразмять.
Соскочат со ставни в сырую траву, нагнут шейки забегают. Щиплют траву, дикие ягоды. Леший попадется, и лешего за пятку ущипнут.
Шорох, беготня по лесу. А на заре вихрем примчится баба-яга на ступе с трещиной и крикнет петушкам: – На место, бездельники!
Не смеют ослушаться петушки и, хоть не хочется, – прыгают в ставню и делаются деревянными, как были. Но раз на заре не явилась баба-яга – ступа дорогой в болоте завязла. Радехоньки петушки; побежали на чистую кулижку, взлетели на сосну. Взлетели и ахнули.
Дивное диво! Алой полосой над лесом горит небо, разгорается; бегает ветер по листикам; садится роса. А красная полоса разливается, яснеет. И вот выкатило огненное солнце. В лесу светло, птицы поют, и шумят, шумят листья на деревах.
У петушков дух захватило. Хлопнули они золотыми крылышками и запели – кукареку! С радости.
А потом полетели за дремучий лес на чистое поле, подальше от бабы-яги. И с тех пор на заре просыпаются петушки и кукуречут. – Кукуреку, пропала баба-яга, солнце идет! МЕРИН
Жил у старика на дворе сивый мерин, хороший, толстый, губа нижняя лопатой, а хвост лучше и не надо, как труба, во всей деревне такого хвоста не было.
Не наглядится старик на сивого, все похваливает. Раз ночью пронюхал мерин, что овес на гумне молотили, пошел туда, и напали на мерина десять волков, поймали, хвост ему отъели, – мерин брыкался, брыкался, отбрыкался, ускакал домой без хвоста.
Увидел старик поутру мерина куцего и загоревал – без хвоста все равно что без головы – глядеть противно. Что делать? Подумал старик да мочальный хвост мерину и пришил. А мерин – вороват, опять ночью на гумно за овсом полез.
Десять волков тут как тут; опять поймали мерина, ухватили за мочальный хвост, оторвали, жрут и давятся – не лезет мочала в горло волчье. А мерин отбрыкался, к старику ускакал и кричит: – Беги на гумно скорей, волки мочалкой давятся.
Ухватил старик кол, побежал. Глядит – на току десять серых волков сидят и кашляют. Старик – колом, мерин – копытом и приударили на волков. Взвыли серые, прощенья стали просить.
– Хорошо, – говорит старик, – прощу, пришейте только мерину хвост. – Взвыли еще раз волки и пришили.
На другой день вышел старик из избы, дай, думает, на сивого посмотрю; глянул, а хвост у мерина крючком – волчий.
Ахнул старик, да поздно: на заборе ребятишки сидят, покатываются, гогочут. – Дедка-то – лошадям волчьи хвосты выращивает. И прозвали с тех пор старика – хвостырь. ВЕРБЛЮД
Вошел верблюд на скотный двор и охает:
– Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь – должно быть, цыган.
– Так тебе, долговязому, и надо, – ответил карий мерин, – глядеть на тебя тошно. – Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.