Сказки старого трубочиста
Шрифт:
– Входи, не заперто, – услышал Трубочист подходя к двери голос жильца. Хруст его шагов по мелким камням был хорошо слышен.
– Что это ты такой радостный, будто тебе счастье привалило? – спросил появившегося на пороге Трубочиста обитатель коморки, на секунду оторвавшись от чтения книги.
Трубочист вошёл, прикрыл входную дверь и осмотрелся. Кругом, где только можно, лежали книги, много книг. В углу был небольшой каминчик, видимо его только что пытались растопить, но тяги не было, дым пошёл в комнатушку, и теперь потихоньку уходил в открытое окно. Сам Философ, сидя в кресле, кутался в толстый плед, а большой кудрявый парик скорее служил тёплой шапкой, нежели украшением головы. Он был средних лет, приземист, склонен к полноте, но ещё не толстяк. Большие, голубоватые глаза, как бы сверлили собеседника, но взгляд был добрым.
– Как же не радоваться, – с улыбкой ответил ему Трубочист, – я сегодня разбогател и чувствую себя самым счастливым человеком на свете.
– А ты считаешь, что счастье в деньгах? – Философ отложил книгу и повернулся к Трубочисту.
– Конечно, а в чём же? – с детской непосредственностью, как само собой разумеющееся, бросил Трубочист.
– Для меня, например, счастье сидеть в тепле и читать любимую книгу, – заметил Философ.
– Что касается тепла, то я как раз пришёл заняться этим вопросом. А вот про счастье я не совсем понял. Если у меня есть деньги, всё остальное я себе куплю.
С этими словами Трубочист сунул голову в потухший уже камин и посмотрел снизу-вверх. Ничего хорошего вид дымохода не предвещал. «Видимо, полностью забит хламом от давно обрушившейся крыши. Придётся основательно повозиться», – понял он.
– Ты думаешь любовь или настоящую дружбу тоже можно купить за деньги? – спросил Философ.
– Не знаю, наверное, нет. У меня никогда не было много денег, чтобы проверить. Я пойду наверх, – сказал Трубочист и вышел из каморки.
Через некоторое время в камин из трубы посыпались куски черепицы, обломки кирпича и разный хлам, происхождение которого с первого взгляда определить было не возможно. Затем из камина выскочил котёнок, своим испуганным видом развеселивший Философа. «Так вот кто по ночам у нас поёт, иди сюда, мой друг, не бойся», – усмехнулся он, пытаясь поймать котёнка. Наконец, в камин пробился тяжёлый железный шар с жесткой щёткой и раздался весёлый крик Трубочиста.
– Эге-гей, как меня слышно?
– Замечательно слышно, – крикнул в камин Философ.
Через час Трубочист и Философ сидели у растопленного камина и пили горячее красное вино.
– Хочешь понять, что такое счастье, – не спеша вёл беседу Философ. Он полулежал в кресле расположив ноги на скамейке поближе к огню. Без парика и пледа он выглядел моложе. – Для разных людей счастье разное. Один рад, когда у него всё есть и ему не важно, что творится вокруг. Другой счастлив, когда его соседу плохо. Третий, когда делает добро другому. Есть люди, которые счастливы, когда занимаются любимым делом, например, путешествуют, или что-то строят. Художник счастлив если удалась картина, музыкант или артист, когда ему аплодируют. А у кого-то всё это вместе. Или вот представь, что у тебя всё есть, и деньги, и друзья, и любимая работа, а твой кот заболел и не хочет с тобой поиграть, – при этом он перевернул на спину котёнка, пристроившегося у него на коленях, и пощекотал ему животик. Котёнок взбрыкнулся и соскочил с коленок на пол. – И вот ты уже самый несчастный в мире человек, – улыбаясь просюсюкал в след котёнку Философ.
– Да, это так, и всё же, какое оно настоящее счастье, – задумчиво произнёс Трубочист. —Пускай счастье не в деньгах, но ведь и не в их отсутствии.
– Несомненно, человеку для жизни необходим некий достаток, будь то деньги или натуральные продукты и вещи, – продолжил Философ, – но существует определённая грань, за которой излишнее обогащение становится пороком, а то и смертным грехом. Впрочем, всё в мире относительно. Грешник относительно праведника – плохой человек, а относительно злодея – хороший.
– Это понятно, – сказал Трубочист, – все мы перед Богом грешники, даже праведники. А кто нам судья, – хорошие мы или плохие? Делаешь что-нибудь и думаешь – что люди скажут? А люди и так могут, и эдак, в зависимости от настроения.
– Да, мой друг, общественное мнение подвержено внешнему воздействию, и легко превращает грешника в праведника и наоборот. – Философ встал, подбросил в камин пару поленьев, затем налил себе и Трубочисту ещё вина и продолжил: – Я считаю, что всем нам главным судьёй является собственная совесть. Ты скажешь – а как же Бог? Отвечу, Бог и есть совесть.
– Так что такое совесть, она вообще существует? – спросил Трубочист.
– Ха-ха-ха, – рассмеялся Философ, не в бровь, а в глаз! Хороший, я бы сказал ключевой вопрос ты задал. Попробую объяснить. Наверное, ты не раз слышал, когда люди говорят друг другу – побойся Бога.
– Это когда что-то не так делается, – сказал Трубочист. – Я и сам так часто говорю.
– Вот видишь, ты считаешь, что человек, которому ты это говоришь в принципе боится Бога, потому что так его воспитали. Хорошо. А что ты скажешь про тех, кто творят зло, они бога боятся?
– Выходит, что нет.
– Вот именно! Они вообще, скорее всего, не верят в его существование, потому что их так воспитали. Внешне, они такие как все, посещают церковь, крестятся, а в душе безбожники. Для них Законы Божьи не важны. Для них кто сильнее тот и прав.
– Но ведь есть ещё справедливость.
– Справедливость, мой друг, это такое же понятие, как и совесть. Человечество веками вырабатывало критерии с помощью которых можно было жить сообща – то есть, как-то сосуществовать вместе, не истребляя друг друга. Справедливо то, что соответствует этим критериям. У разных народов они, эти критерии, разные. У кого-то всё ещё справедливо «око за око» и они истребляют друг друга. А кто-то полагается на Божий суд.
– Ты хочешь сказать, что это люди придумали Бога?
– Я так не говорю. Как бы то ни было, люди, с Божьей помощью или сами, стали жить по определённым правилам, называемыми моралью. Эти правила они с детских лет прививают своим детям. Не все одинаково.
– Это заметно, – улыбнулся Трубочист.
– Так вот, стремление соблюдать то, что человек усвоил из этого воспитания, да ещё всё то, что он впитал, идя по жизни потом, я и называю совестью.
– По-твоему совесть, это набор правил?