Сказки старого Вильнюса IV
Шрифт:
И правда, удачный компромисс. С точки зрения любого прохожего, попавшего в проходной двор, ведущий с улицы Бокшто вниз, к реке, никакого кафе там нет. И в то же время оно определенно есть – в противном случае, как бы мы туда ходили? Не только мы с Нёхиси, а все Тонины завсегдатаи – те, кто способен войти в кафе наяву, и те, кто регулярно видит его во сне. Пока мы сидим там бок о бок, в тусклом свете его разноцветных ламп и радуемся друг другу, не имеет значения, кто как сюда попал.
Распахнув дверь, вдыхаю лучшую в мире смесь ароматов: кофе, свежеиспеченного хлеба, жареного мяса, апельсиновой
Этой ночью тут, как я и предвидел, аншлаг. Настолько полный, что впору объявить его катастрофическим: даже на узких барных табуретах сидят по двое, о креслах уже не говорю. Люси и ее симпатичный приятель, если ничего не путаю, музыкант, разместились на подоконнике. Это было бы очень романтично, если бы кроме них на этот подоконник не втиснулись еще три влюбленные парочки с тарелками и стаканами и всего один, зато очень толстый кот. Вообще-то обычно, завидев меня, Тонин кот мчится навстречу, задрав хвост трубой, я его любимчик, но сегодня мне придется удовлетвориться приветственным мявом. Кот не дурак, понимает, что пока он будет бегать туда-сюда, место могут занять.
Нёхиси, мгновенно оценив обстановку, взмывает под потолок. Вежливость – дело хорошее, пока не мешает удобно устроиться. А в такой толчее прикидываться человеком – себе дороже.
– Мне давно пора чего-нибудь выпить, – говорит он Тони, свешиваясь с потолка, как сияющий сталактит. – Этот ужасный тип, наша с тобой общая божья кара, устроил самую длинную летнюю ночь за всю историю этой планеты и на радостях выдул весь коньяк из моей фляги, пока я в поте лица возился с рекой. Весь! Ты помнишь, сколько его там было?
– Без пяти миллилитров бездна, – невозмутимо кивает Тони. – Еще бы я не помнил самый выгодный заказ минувшего года! Ничего, этому горю помочь нетрудно. Пополнить твои запасы?
– Лучше наливай сразу прямо сюда, – требую, демонстративно похлопывая себя по животу. – Теперь его фляга – я.
Хорохорюсь, конечно. Куда мне сейчас коньяк. Мне бы чашку – даже не кофе, а чаю. С сахаром и лимоном. А потом – хорошенько поспать.
– Ха. Так и знал, что эта ночь – твоих рук дело. Ни минуты не сомневался, – говорит Стефан.
Он, если пользоваться метким определением Нёхиси, моя персональная божья кара. В смысле, старинный друг.
Стефан вольготно расположился в самом большом кресле. Сидит в нем совершенно один, вовсю наслаждаясь преимуществами своего служебного положения. Хорошо быть начальником городской Граничной полиции – никто, ни при каких обстоятельствах, даже в такой адовой тесноте, как сегодня, не станет моститься тебе на колени. И на широченный подлокотник твоего монументального кресла тоже вряд ли кто-то присядет. Кроме, конечно, меня.
Подлокотник, надо сказать, просто отличный. Я помещаюсь на нем практически целиком, только ноги болтаются в воздухе. Но после суток почти непрерывной ходьбы им такое положение кажется благом.
Сразу на всякий случай спрашиваю:
– Ты на меня очень зол?
Просто чтобы закрыть вопрос.
– Зол – не то слово, – ухмыляется Стефан. – Почему ты не устраивал ничего подобного раньше, черт бы тебя побрал? У меня так давно не было выходных, что если я начну считать дни, загибая пальцы, мне придется отрастить столько рук, что они заполнят весь мир. Кроме моих рук здесь больше ничего не поместится, только вообрази! То-то вы все попляшете, срочно подыскивая себе пристанище на ближайший миллион лет, до тех пор, когда я наконец закончу считать, как долго не отдыхал по-человечески. И вдруг выясняется, что ты давным-давно мог устроить мне отличные каникулы. Но почему-то околачивал груши, не будем уточнять, каким сакральным предметом. И это называется друг.
Ничего себе поворот.
– Ну слушай, – говорю я. – Ничего само не случается. Ты же старый опытный жрец, и духов на своем веку заклял больше, чем я откусил голов любителям нас заклинать. Должен бы понимать, что если хочешь получить в свое распоряжение самую долгую ночь, сперва надо меня умилостивить…
– Чего-о-о? – изумленно спрашивает Стефан.
– Умилостивить, – твердо повторяю я. – Соорудить мне алтарь, принести какие-нибудь стоящие жертвы. Не обязательно, кстати, кровавые, младенцев и девственниц настоятельно рекомендую пощадить, я их совершенно точно не ем. Можешь ограничиться занзибарскими кофейными зернами и грушевым коньяком.
– Губа не дура, – уважительно замечает Тони, специально ради такого дела прекратив громыхать шейкером.
– Еще можно сыру нарезать, – почти помимо воли добавляю я, только сейчас осознав, как зверски проголодался. – И слушай, камлать так камлать! Пиццу от Юргиса и Дракона, парочку отбивных, русский капустный пирог из той, ты ее точно знаешь, кофейни на Траку, селедку, обязательно с луком и черным хлебом, нет, лучше две селедки, щучьи котлеты, на худой конец, омлет с ветчиной и сыром, я непривередливый дух, а еще…
– С тобой все ясно, – резюмирует Стефан. – Покормите его кто-нибудь, иначе, не ровен час, сюда начнут сползаться привороженные этим типом продукты из ближайших ресторанов и супермаркетов, а потом и с окраин подтянутся; звучит, понимаю, совсем неплохо, но поверьте мне на слово, погибнуть под грудами сырокопченых колбас, захлебнувшись салатной заправкой – не такое большое удовольствие, как может показаться на голодный желудок. Причем мне же потом с утра пораньше всех вас воскрешать и еще разбираться с загадочными хищениями на продуктовых складах – нет уж, увольте! Драмы такого масштаба проще предотвращать, чем расхлебывать их последствия.
– Спаситель, – говорю ему я. – Один ты во всем мире меня понимаешь… А, нет, ошибся, вас уже двое, – и беру из рук Тони здоровенный кусок пирога. И целый стакан коньяку.
Это он, конечно, зря: я же не удержусь и выпью. Двое суток не спав, после тяжелой работы, почти на голодный желудок, который у меня, судя по ощущениям, вот прямо сейчас несомненно есть. И что тогда будет? Кто напомнит утру среды, что ему пора наступать? Хороший вопрос.
– Да ладно тебе, – ухмыляется с потолка Нёхиси. – Ты сегодня уже осушил целую бездну, что изменит какой-то жалкий стакан.