Сказки темного леса
Шрифт:
— Это, что ли? — спросил меня Эйв, когда мы едва ли не на ощупь выбрались на лесную поляну. — Тут?
— Не так я представлял себе мастерскую, — признался я. — А где же костер?
Костра не было, вместо него дымила куча какой-то трухи, от которой поднималось вверх густое облако едкого дыма. В темноте едва виднелись контуры нескольких палаток, но людей было не видать.
— Здесь мастерская? — спросил я. — Ау!
Мой вопрос остался без ответа. Тогда мы принялись проверять палатку за палаткой, покуда не вытащили из одной испуганного, трясущегося человека. Его фамилия была Карасев, и сначала он больше молчал. Но после небольшой встряски все же признался, что является одним
— Господин, произошла трагическая ошибка! — причитал я, то и дело хватая Карасева за штаны. — Только ты способен нам помочь! Выслушай меня, владыка…
Сказать, что Карасев от этого охуел, значит ничего не сказать. Его словно приморозило к пню, а меня наоборот — с неудержимой силой понесло. Я был близок к перекидке, из-за чего искренне полагал: если я буду кататься по земле, выть и симулировать юродивового, мастера простят нас и наутро пустят на ролевую игру. Рассуждая подобным образом, я быстро пришел в состояние совершеннейшего исступления — рыдал, бился в конвульсиях и все время хватал Карасева за штаны, то и дело норовя поцеловать краешек его одеяний.
Я не называл его иначе, чем «владыка» и «господин», каялся в грехах и обещал невообразимые вещи. Я клялся еще до утра исправить все, что мы испортили, совал Карасеву под нос наши костюмы и напоминал, что мастера сами приняли нашу заявку. Просил я при этом об одном — не бросать начатого и наутро все же сделать игру.
Мои смиренный вид, рыдания и вой постепенно сделали свое дело. Правда, не совсем то, на которое я рассчитывал. Они стали подобны воздуху, постепенно наполнявшему пустой мешок: чем больше я унижался, тем уверенней чувствовал себя расправивший плечи Карасев. Когда мы вытащили его из палатки, он напоминал трясущегося сморчка, но сейчас сидел гордо — так, словно у его ног я был на своем месте.
— Так как же, господин, мы можем рассчитывать на прощение? — уже в который раз спросил я. — И на то, что завтра будет игра?
— Посмотрим на ваше поведение, — ответил Карасев таким тоном, что мне сразу же стало ясно: говорить не о чем, никакой игры не будет. — Я подумаю!
До этого момента я полагал, что мы с Эйвом отправились в дорогу одни. И поскольку Эйв сидел неподалеку и был все время у меня на виду, я порядком удивился, когда кто-то вышел у меня из-за спины и ударил Карасева ботинком в лицо. Послышался глухой удар подошвы о кость, Карасев повалился назад, а тихий голос Дурмана отчетливо произнес:
— Полежи, подумай! Увидев такое, Эйв поднялся со своего места и объявил:
— Высокие стороны не договорились! Петрович, кончай кривляться — пора отсюда валить!
— Погоди, — попросил я. — Хочу кое-что сказать напоследок! Эй, господин! Вытащив Карасева на свет, я встряхнул его за шиворот и сказал:
— Или завтра в полдень вы начнете игру, или сегодня в четыре утра мы вас всех здесь перехуярим! Решайте сами — это наше последнее слово!
После этого я удалился, весьма гордый предъявленным ультиматумом. И если бы Эйв не обратил мое внимание на некоторую странность, я бы так ничего и не заметил.
— Значит, если завтра в полдень они не начнут игру, — задумчиво произнес он, — мы придем сегодня в четыре утра и как следует их взгреем? Такой ультиматум кого хочешь заставит задуматься! Друг мой, да ведь это настоящий коан! Дзен ультиматума!
— Вообще-то, я не то хотел сказать, — признался я. — Просто…
— Хорошо сказал, — оборвал меня Эйв. — Ставлю что хочешь: теперь они побегут!
— Ты думаешь? — спросил я.
— Я в этом абсолютно уверен! — отозвался Эйв.
Эйв не ошибся: в предрассветный час множество ролевиков вышли из леса и потянулись через поле по направлению к шоссе. Они бежали группами и поодиночке, спеша изо всех сил и то и дело воровато оглядываясь. Многие из них собирались в такой спешке, что даже не успели толком уложить свои вещи. Некоторые тащили свой скарб, завернув его в палатку и взяв ее за углы, кто-то нес свои шмотки в руках, другие бежали, уложив барахло в спальные мешки или в полиэтиленовые пакеты.
Вскоре очередная скорбная процессия появилась на поле неподалеку от нашей стоянки, в районе коровьего брода. Выйдя на пригорок, мы наблюдали, как они идут: серые тени на фоне светлых утренних сумерек. Небо на востоке начинало потихоньку светлеть, над полями стоял холодный туман — липкий, как паутина. Ветра не было, и звуки далеко разносились по полю: топот множества ног и приглушенные расстоянием испуганные голоса.
Правда, через несколько минут они сменились истошными воплями: Маклауд и Дурман устроили в районе брода засаду. Спрятавшись за кустами, они подкараулили переходящих ручей беглецов и с улюлюканьем погнали их по полю, громка крича и размахивая лопатками. От полноты чувств они рубили притороченные к спинам отступавших мешки, и оттуда сыпались на землю консервы и чай, бланки заявок и скомканные одеяла. Поднялся многоголосый вой, отголоски которого еще долго звучали над полем: сначала он ширился и рос, а затем стал постепенно затихать, дрейфуя в тумане по направлению к Новоселкам.
Через полчаса — когда встало солнце, а туман осел на землю сверкающей росой — нашим глазам открылась удивительная картина. Весь берег ручья возле коровьего брода был завален втоптанными в землю вещами: брошенными рюкзаками и спальниками, какими-то сумками и сделанными из тряпок тюками. Одних только консервов удалось собрать два с половиной мешка, чего уж говорить об остальном!
Покончив с мародерством, мы вернулись на нашу стоянку. Постепенно утро все больше вступало в свои права: солнечные лучи разогнали промозглую сырость, над полем и лесом разнеслись звучные трели проснувшихся птиц. Легкий ветерок едва колыхал тонкие ветви деревьев, перебирая полупрозрачные листики невидимым гребешком. Неторопливо кружила над полем пустельга: то взлетала вверх в потоках теплого воздуха, то стремительно ныряла почти к самой земле.
Расположившись на траве, мы слушали речи проснувшегося Фери. Ему мало что запомнилось из событий вчерашнего дня — да и насчет того, что он все-таки помнил, Фери имел искаженное представление. Например, он хорошо запомнил пришедшее по нашу душу ополчение, но совсем не помнил, чтобы в его «обуздании» участвовал кто-нибудь, кроме него самого. Естественно, что Фери хотел поведать товарищам о своем подвиге. А поскольку проснулся он еще порядочно пьяным, то все, что он нес, казалось ему совершенно естественным. Похоже было, что он без всякой критики пересказывает нам, как он чувствовал себя вчера, когда под стены Видессы подошло «то самое войско».
— Секите, пацаны, — толковал Фери, с важным видом расположившись возле костра, — какая вчера была тема! Пока вы хуй знает где были, мастера прислали против нас целую армию. Там была куча людей, и все с дубинами и топорами!
— Да ну? — в притворном ужасе вскричали мы. — И что же?!
— Я пошел их встречать, — при этих словах Фери встал и двинулся по стоянке, показывая, как смело он шел, — и говорю им: «Козлы и пидоры, убирайтесь отсюда вон!» И вот так вот на них посмотрел!
Тут Фери глянул на нас, и на секунду лицо его сделалось таким же, что и вчера — темным и страшным. Убедившись, что мы поняли, как именно «он на них посмотрел», Фери со значением продолжал: