Сказки темного леса
Шрифт:
Параллельно этому (на участке местности за ручьем, связывающим Большое и Малое Красноперские) планировалась другая игра, совсем иного толка. Делала её Ника, безобразная лысая карлица, а ей в помощь подобралась соответствующая публика. Эта игра называлась «Старая Англия» — средоточие ролевого абсурда, коррупции и бумажного колдовства. К Нике понаехала целая толпа вырожденцев и сорокоманов, пидоров-шпажистов, занавесочников и колдунов (были там и приличные люди, но не очень много). И поскольку проходили две этих игры совсем неподалеку, то ясное дело — добром это закончиться не могло. Слишком уж разные люди собрались «по разные стороны ручья». Но давайте обо все по порядку.
Местность за ручьем имеет несколько характерных особенностей. Во-первых, это остатки старого финского дома — белокаменная лестница, начинающаяся прямо у берега ручья. Из-подо мха и коряг
84
Не путать с Большим Левицким, т. е. Тимкой Левицким из Берриного коллектива.
В этих же краях поселились местные викинги, коллектив «Шестисотого Драккара»: Пых и его брат Тёмный, Злодей, Дорвард и Мейджик, Варвар, Фарух, Якудза и Курсант, а также Партизанка и Крошка Би. Эти почитатели скандинавской культуры собрали немалые запасы алкоголя и нейролептиков, властвуя таким образом над целым участком прибрежной полосы. С этими героями мы встречались и раньше, еще в прошлом году. Тогда упомянутая Ника устраивала игру по Хроникам Нарнии, а мы записались на неё гномами-торговцами, так называемыми Красными Гномами. Мы бы, может, записались на какую-нибудь другую роль, но договаривался от нас в тот раз Барин — так что пришлось ехать гномами.
Барин вел переговоры долго и добился, чтобы Ника выдала нам для торговых нужд восемьдесят пять пачек сигарет «Бурса». Продавать их мы не стали, а выкурили все сами — хоть и с превеликим трудом. Курить «Бурсу» практически невозможно, ядовитый дым раздирает глотку и рот — но мы все равно ни одной пачки не продали. Ясно было, что Ника пыталась нас погубить, но мы выжили и даже совершили несколько подвигов.
Злодей на той игре был берсерком, по правилам его нельзя было убить никаким оружием в течении получаса. Нам была удача окружить его под стенами Баринбурга — так Андрюха переименовал захваченный нами Нарнийский городок. Обступив Злодея и взяв его щитами в коробочку, мы принялись его лупцевать, приговаривая:
— Сколько ты говоришь, тебя нужно бить? Полчаса, час?
Злодей проявил последовательно мужество и смекалку — сначала сопротивлялся, вращался вокруг себя и молотил во все стороны мечом. А когда увидел, что дело его дрянь, то нашел хороший предлог, чтобы все это прекратить.
— Убили меня! — закричал он. — Убили, сволочи, на части меня изрубили!
Минуло немного времени, и человек из Драккара по имени Варвар рассчитался с нами за Злодея и за эту манифестацию. Взяв охуительного размера консервную банку, он набил её песком, надел на толстенную палку и обмотал все это сверху множеством слоев матерчатой изоленты. Намочив получившуюся кувалду в воде, он так ебнул мне ею поперек груди, что и сейчас, через одиннадцать лет, я не могу полностью избавиться от полученных впечатлений. Тогда же между мной и Фери вышел вот какой спор. Под вечер мы собрались на мысу и ели грибы, а когда наелись, то вздумалось мне над Фери подшутить. Чтобы осуществить это, я принялся его всячески изводить, подсмеиваться и обзываться. Я немного не рассчитал, и ему удалось слишком близко подобраться ко мне. В один момент он навалился на меня, подмял всей своей чудовищной массой и принялся выкручивать мне правую руку. При этом под спину мне попала здоровенная дубина, из-за которой лежать мне было очень неудобно — так она давила мне на позвоночник и ребра.
— Ой! — закричал я. — Фери, у меня палка под спину попала! Палка попала под спину! Кричал я достаточно жалобно и громко, так что Фери повелся. Он выпустил мою руку и чуть-чуть привстал, а уж я не стал мешкать. Вывернувшись из-под него, я подхватил ту самую палку и хорошенько огрел ею Фери по спине за излишнее милосердие.
То была хорошая ночь. На мысу развели огромный костер, ветер с озера швырял пламя из стороны в сторону, а мы сидели вокруг и слушали песни под гитару, которые исполнял Пых. Он обладал редким даром — играть так, что от его песен горизонт сознания темнеет, небо хмурится, и еще долгое время не хочется жить. Столько злобы и тоски вкладывал он в свою музыку, что всю душу переворачивало. Бывало, выйдешь ночью с Холма в самом радужном настроении, мир вокруг — как цветок, а по небу роса звездная. А как послушаешь пару таких песен — словно в омут нырнешь. Накатит тоска, которую и водкой не залить, а вместе с ней злоба возьмет — черная, как межзвездная пустота. Сразу весь мир становится серым и пустым, на сердце ложится груз весом с гору и хочется кого-нибудь убить.
Перед этой поездкой я выпросил у Гоблина пару пачек нитразепама. Это был последний случай, когда мы пили влагу миражей из отравленного источника. Колеса на тот момент уже всех утомили, их нелепые чудеса большинству из нас опротивели — так что мы решили устроить прощальную сессию и навсегда распрощаться с токсикоманией. Для этих целей мы встали на холме в оранжевой палатке, принадлежащей Рыжей, выпили как следует водки и плотно нажрались колес.
Я присел на краю Холма в ожидании эффекта и наблюдал облака. Погода стояла холодная и промозглая, то и дело налетали порывы дождя, несущего снежную крупу, а лес встречал его струи неприветливой и мрачной стеной. Но постепенно в окружающую реальность словно выплеснули полведра красок, на улице потеплело, а пространство вокруг наполнилось таинственными голосами и пугающими галлюцинациями. В те годы я много раз с удовольствием слушал, как Федор Дружинин исполняет «На дороге в Эмбер», там есть вот какие, очень подходящие к нынешней ситуации слова:
Лунный свет на кончиках шпаг,Тени, что пляшут на грани сознанья.Мы по дороге идем, сами не зная куда…В этих строках Федор весьма точно передал впечатление от употребления нитразепама, хотя сам транквилизаторы не употреблял и пел, мягко говоря, о другом. В этом и заключается подлинное мастерство настоящего скальда — петь так, чтобы каждый врубался в своё, и ухватывать вещи, о которых сам не имеешь ни малейшего представления.
Строри погрезилось, что ему по силам будет запрудить Горюнец. Он бросился к ручью и стал стаскивать к воде бревна и огромные камни, палки и разную бесполезную ветошь. Он трудился около двенадцати часов, внутренне подстегиваемый нитразепамом, но ничего существенного не достиг — вода ручья таблеток не ела, поэтому со Строриной запрудой справилась достаточно легко. Фери и Барин отправились на станцию за картошкой. На обратном пути их видели люди — на дороге к озеру, в районе навеса. Кузьмич полз первым, на четвереньках, а к ноге у него был привязан на метровой веревке мешок из-под спальника, набитый картошкой. Фери полз метрах в пяти позади и время от времени звал плаксивым голосом: — Кузьмич! Кузьмич, не гони!
Барина в то время частенько стали называть как бы по отчеству — Кузьмичом. Ближе к озеру Фери от Кузьмича отстал, проблуждав в густом ельнике почти до конца игры. Ему чудилось, что невдалеке кто-то играет на флейте, и он искал это место, но никак не мог найти. Пару раз Фери пытался выбраться назад к Холму, но отступал перед непреодолимой преградой в виде ручья. По его словам, при его приближении вода начинала по-особенному звучать, и среди шепота струй вклинивались какие-то монотонные, гипнотические голоса. Они подавляли сознание и волю, и Фери каждый раз отступал — опасаясь, как бы ему не пришлось встать на колени, сунуть голову в ручей и таким образом лишить себя жизни.
Так минули первые сутки, а на следующий вечер мы покинули Холм и направились к озерам. По пути мы заметили, что кто-то поселился в яме на краю Турнирной Поляны. Верх ямы забрали бревнами и корой, а в самой яме развели маленький чадный костер. Перед входом установили резное изображение оскаленной свиномордии, а в самой яме заседали московские Порося, явившиеся к нам в город с дружеским ответным визитом. Они уже залили глаза, и из ямы доносились пьяные песни, хрюканье и мат.
Возле этой ямы произошло несколько случаев, связанных с причинением беспочвенного насилия. Из-за водки и колес наши товарищи «перекинулись» — то есть озверели и совершенно перестали друг друга узнавать. Мне помнится, что по пути с Холма Строри попросил у меня на время мой щит — лист авиационного дюраля с краями, окованными железом. Я по глупости согласился, за что Строри тут же меня наказал. Он надел щит на руку, размахнулся и ударил мне кромкой в лицо. Я не сумел увернуться, и окантовка рассекла мне скулу, было много крови.