Сказки зарубежных писателей
Шрифт:
– Я совсем не знал об этом! – говорил император. – Музыку сюда, музыку! Большой барабан! Чтобы я не слышал их слов!
Но они не унимались, а Смерть подтверждала их слова кивками.
– Музыку сюда, музыку! – кричал император. – Пой хоть ты, золотая птичка! Я одарил тебя золотом и драгоценностями, я повесил тебе на шею свою золотую туфлю, так пой же, пой!
Но птичка молчала, некому было ее завести, а без завода она петь не могла. В глубокой тишине Смерть все смотрела на императора своими большими пустыми глазницами, а в комнате было так тихо, так угрожающе тихо!
Но вот за окном послышалось дивное пение. Маленький живой соловей сидел там на ветке и пел. Узнав о болезни императора, он прилетел, чтобы утешить и ободрить его. Он пел, а призраки, обступившие умирающего императора, стали тускнеть, и в ослабевшем теле императора кровь потекла быстрее; сама Смерть заслушалась соловья и все повторяла: «Пой, пой еще, соловушка!»
– А ты отдашь мне за это драгоценную золотую саблю и роскошное знамя? Отдашь корону императора?
И Смерть стала отдавать ему одну драгоценность за другою, а соловей все пел и пел. Вот он запел о тихом кладбище, где цветут белые розы, благоухает бузина и живые, оплакивающие усопших, орошают слезами свежую траву… Смерть вдруг так затосковала по своему саду, что превратилась в клок белого холодного тумана и вылетела в окно.
– Спасибо, спасибо тебе, милая птичка! – проговорил император. – Я хорошо тебя помню! Я изгнал тебя из моего государства, а ты отогнала от моей постели ужасные призраки, отогнала даже Смерть! Чем мне тебя вознаградить?
– Ты уже вознаградил меня раз и навсегда! – ответил соловей. – Когда я в первый раз пел тебе, я видел слезы на твоих глазах, и этого мне не забыть никогда! Слезы – вот драгоценнейшая награда для сердца певца!.. А теперь засни и проснись здоровым и бодрым! Я буду петь для тебя.
И он запел опять, а император заснул сладким, благодатным сном.
Когда же он проснулся окрепшим и здоровым, в окно светило солнце. Ни один из его слуг не заглянул к нему, полагая, что он уже умер; только соловей все еще пел за окном.
– Ты должен остаться у меня навсегда! – проговорил император. – Ты будешь петь только тогда, когда сам этого захочешь, а искусственную птичку я разобью на тысячу кусков.
– Не надо, – сказал соловей. – Она послужила тебе, как могла. Пускай останется у тебя. Я не могу вить гнездо во дворце, позволь только прилетать к тебе, когда мне самому этого захочется. Тогда я каждый вечер буду садиться на ветку у твоего окна и петь тебе; и песня моя и порадует тебя, и заставит задуматься. Я буду петь тебе о счастливых и о несчастных, о добре и о зле – все это тебя окружает, но скрыто от тебя. Маленькая певчая птичка летает повсюду: залетает и к бедному рыбаку, и к крестьянину, которые живут вдали от тебя и твоего двора. Я люблю тебя за твое сердце больше, чем за твою корону, и все же корона окружена каким-то священным ореолом. Я буду прилетать и петь тебе! Но обещай мне кое-что!
– Все, что хочешь! – сказал император и встал величественный, как встарь, – он успел облачиться в свое императорское одеяние и прижимал к сердцу тяжелую золотую саблю.
– Об одном я прошу, – сказал соловей, – никому не говори, что у тебя есть маленькая птичка, которая рассказывает тебе обо всем на свете. Так будет лучше!
И соловей улетел.
Слуги вошли поглядеть на мертвого императора и застыли на пороге. А император сказал им:
– С добрым утром!
Вильгельм Гауф
(1802–1827)
Калиф-аист
I
Было это давным-давно, в незапамятные времена, в далеком городе Багдаде.
Однажды, в прекрасное послеобеденное время, калиф багдадский Хасид предавался отдыху. Он даже успел немного вздремнуть, утомленный дневным зноем, и теперь был в самом лучшем расположении духа. Полеживая на диване, он курил длинную трубку розового дерева и попивал кофе из чашечки китайского фарфора. Кофе был отличный, и после каждого глотка калиф от удовольствия поглаживал бороду. Словом, он был, что называется, на верху блаженства. В такой час ему что хочешь говори, о чем хочешь проси, – калиф все выслушает благосклонно и ни на что не разгневается.
Это отлично знал великий визирь калифа – Мансор. Поэтому он всегда являлся к калифу со всеми делами и просьбами в час его послеобеденного отдыха.
Так было и в тот день, о котором идет речь. Визирь пришел в свое урочное время, но только на этот раз он не стал просить за виновных, не стал жаловаться на правых, а низко поклонился калифу и молча отошел в сторону.
Калиф очень удивился. Он выпустил изо рта трубку и сказал:
– Чем озабочен ты, великий визирь? Почему на лице твоем такая печаль?
Визирь скрестил руки на груди и, низко поклонившись своему повелителю, сказал:
– Великий государь! Я не знаю, печально ли мое лицо или нет, но хорошо знаю, что у ворот дворца стоит бродячий торговец со всякими диковинными товарами. И еще знаю – что я не могу купить у него даже самую ничтожную безделицу, потому что мне нечем за нее заплатить.
Но недаром о калифе шла слава, что, пока в чашке у него есть кофе, а в трубке табак, милости его нет конца.
Тотчас кликнул он раба и приказал привести торговца в свои покои.
Торговец пришел. Это был маленький тучный человечек, одетый в рваное тряпье, с тяжелым сундуком за плечами. Торговец поставил сундук у ног калифа и открыл крышку. Великий аллах! Чего только тут не было! И ожерелья из жемчуга, и самоцветные перстни, и оружие в серебряной оправе, и золотые кубки, и роговые гребни.
Калиф и визирь все пересмотрели, все перетрогали, а потом калиф выбрал себе и визирю по красивому кинжалу, а для жены визиря – гребень, разукрашенный сверкающими камнями.
О цене он даже не стал спрашивать, а просто велел насыпать торговцу полный кошель золота.
Торговец хотел было уже укладывать свои товары в сундук, как вдруг калиф увидел маленькую коробочку вроде табакерки.
– А это что такое? – спросил калиф. – Покажи-ка!
Почтительно склонившись, торговец протянул коробочку. С виду в ней не было ничего примечательного, но, когда калиф открыл ее, он увидел, что коробочка до краев полна каким-то черным порошком, а сверху лежит пожелтевший клочок пергамента, весь испещренный непонятными знаками.
– Скажи мне, что тут написано? – спросил калиф.