Сказки
Шрифт:
— Он дал клятву, — испуганно отвечал судья.
— Так ты дал ложную клятву? — загремел калиф на купца, который стоял перед ним бледный и дрожал от страха.
— Аллах, Аллах! — восклицал купец. — Конечно, я ничего не могу сказать против великого визиря — он человек, заслуживающий доверия. Но, увы, кошелек принадлежал мне, и его украл беспутный Саид. Я дал бы тысячу туманов, если бы Саид был здесь!
— Как ты поступил с этим Саидом? — обратился калиф к судье. — Скажи, куда надо послать, чтобы он признался при мне!
— Я сослал его на пустынный остров, — сказал полицейский судья.
— О Саид! О сын мой! — воскликнул несчастный отец и заплакал.
— Стало быть, он сознался
Полицейский судья побледнел. Он поворачивал глаза во все стороны и наконец произнес:
— Насколько я могу припомнить — да!
— Так ты не знаешь этого наверно? — продолжал калиф страшным голосом, — Тогда мы спросим его самого. Саид, выходи, а ты, Калум-бек, прежде всего заплати тысячу золотых, потому что теперь он здесь!
Калу му и полицейскому судье показалось, что они видят привидение. Они пали ниц и воскликнули:
— Милосердия, милосердия!
Бенезар, почти обессилев от радости, бросился в объятия своего пропавшего сына. Тогда калиф с суровым видом спросил:
— Судья, здесь стоит Саид. Сознался ли он?
— Нет, нет! — завопил судья. — Я выслушал только показания Калума, потому что он очень почтенный человек!
— Разве затем я назначил тебя судьей над всеми, чтобы ты слушал только знатных? — воскликнул в благородном гневе Гарун аль-Рашид, — За это я ссылаю тебя на десять лет на пустынный остров, лежащий среди моря. Там ты можешь размышлять о правосудии. А ты, негодный человек, ты оживляешь умирающих не для их спасения, а для того чтобы сделать их своими рабами! Ты заплатишь, как уже сказано, тысячу туманов, обещанных тобою, если Саид явится свидетельствовать в твою пользу.
Калум обрадовался, что так дешево выпутался из этого опасного дела, и хотел уже благодарить милостивого калифа, но тот продолжал:
— За ложную присягу ради ста золотых ты получишь сто ударов по подошвам. Затем Саид может выбирать, желает ли он взять всю твою лавку и тебя, как носильщика, или же удовольствуется десятью золотыми за каждый день, который он прослужил у тебя.
— Позвольте, калиф, этому низкому человеку уйти. Я ничего не хочу из того, что принадлежит ему! — воскликнул юноша.
— Нет, — отвечал Гарун, — я хочу, чтобы ты был вознагражден. Вместо тебя я выбираю десять золотых за каждый день, а ты должен сосчитать, сколько дней ты был в его когтях. А теперь уведите прочь этих негодяев!
Калиф пригласил Бенезара жить вместе с Саидом в Багдаде. Тот согласился и только еще раз отправился домой, чтобы перевести свое большое имущество. Саид же, словно князь, поселился во дворце, который ему выстроил благодарный калиф. Брат калифа и сын великого визиря были его друзьями, и в Багдаде вошло даже в поговорку: «Я хотел бы быть таким же добрым и счастливым, как Саид, сын Бенезара».
Их увели, а калиф повел Бенезара и Саида в другую комнату, стал там рассказывать первому о своем чудесном спасении благодаря помощи Саида, и только время от времени его прерывали вопли Калум-бека, которому в это время на дворе отсчитывали по подошвам сотню полновесных золотых монет.
— При такой беседе никакой сон не пойдет на ум, хотя бы пришлось не спать две, три и даже больше ночей, — сказал механик, когда слуга окончил рассказ. — И я уже часто находил, что это испытанное средство. Раньше я служил подмастерьем у одного литейщика колоколов. Мой хозяин был богатый человек и не скряга. Вот поэтому-то мы были немало удивлены, когда он во время одной большой работы показался нам таким скупым, как только возможно. Мы отливали тогда колокол для новой церкви, и всем нам, ученикам и подмастерьям, пришлось всю ночь сидеть перед горном и поддерживать огонь. Мы было думали, что хозяин почнет свой любимый бочонок и предложит нам самого лучшего вина. Но не тут-то было. Каждый час он позволял нам только по одному глотку, а сам начал рассказывать о своих странствованиях и всевозможные происшествия из своей жизни. Потом стал рассказывать старший подмастерье, потом — другие, по порядку, и никто из нас не хотел спать, потому что все слушали с жадностью. Мы опомнились, когда уже наступил день. Тогда мы поняли хитрость хозяина, состоявшую в том, что он рассказами хотел поддержать в нас бодрость. А когда колокол был отлит, он не пожалел вина и наверстал то, чего так разумно не сделал в ту ночь.
— Да, это был разумный человек, — сказал студент. — Против сна, как известно, ничто так не помогает, как разговоры. Поэтому я не хотел бы эту ночь оставаться один, так как около одиннадцати часов я не могу удержаться от сна.
— Это приняли во внимание и крестьяне, — сказал слуга. — Когда женщины и девушки в длинные зимние вечера прядут при огне, они никогда не остаются дома одни, боясь заснуть среди работы. Они собираются вместе в так называемые светлые дома, садятся за работу большим обществом и начинают рассказывать.
— Да, — прибавил извозчик, — там постоянно ведут речи о чем-нибудь страшном, так что можно порядком перепугаться. Рассказывают об огненных духах, блуждающих по лугу, или о домовых, которые стучат по ночам в комнатах, и о привидениях, пугающих людей и скот.
— Действительно, это у них не особенно хороший разговор, — заметил студент. — Признаться, ничто мне не претит так, как рассказы о привидениях.
— А я совсем наоборот! — воскликнул механик. — Мне очень приятно прослушать хорошую историю со страхами. Это совершенно то же, что спать в дождливую погоду под крышей. Хоть и слышно, как падают на черепицы дождевые капли: тик-так, тик-так, а в то же время чувствуешь себя в сухом месте очень тепло. Точно так же, если слушаешь о привидениях при свете и в обществе, то чувствуешь себя приятно и безопасно.
— Ну а потом? — сказал студент. — Если слушал человек, имеющий наивную веру в привидения, то разве он не будет бояться, когда останется один впотьмах? Разве ему не придут в голову все те ужасы, которых он наслушался? Еще и теперь мне делается досадно за эти рассказы о привидениях, когда я подумаю о своем детстве. Я был живым и бойким мальчиком, может быть, немного более беспокойным, чем хотелось бы моей няньке. И вот, чтобы заставить меня молчать, она не придумала ничего другого, как напугать меня. Она рассказывала мне всевозможные ужасные истории о ведьмах и злых духах, которые водятся в домах. Если, например, на чердаке завозится кошка, она говорила мне испуганным шепотом: «Слышишь, сынок? Теперь ходит взад и вперед по лестнице покойник. Голова у него под мышкой, но глаза блестят как фонари. Вместо пальцев у него когти, и если он в темноте подцепит кого-нибудь, то свернет ему шею».
Мужчины засмеялись над этим рассказом, но студент продолжал:
— Тогда я был слишком молод и не мог сообразить, что все это выдумки и небылицы. Я не боялся огромной охотничьей собаки и мог повалить любого из своих товарищей, но когда я шел в темную комнату, то от страха закрывал глаза, думая, что теперь подкрадывается покойник. И дошло до того, что я не хотел даже без огня выйти за двери, если было темно. И сколько раз мне доставалось за это от отца, когда он замечал эту дурную привычку! Но я долгое время не мог освободиться от этих детских страхов, а во всем этом была виновата моя глупая нянька.