Сказки
Шрифт:
С лапой всё оказалось нормально, прыжки лишь отзывались в лапе небольшой болью. Через полчаса Матвей с рысью уже затеяли весёлую свалку в сугробе. Яга сначала ругалась, что надо бы лапу поберечь и вообще промокнут и простынут оба. Потом махнула рукой. Матвей ребёнок, ему шибко поиграть не с кем, а рысь за два дня насиделась в снегу так, что мышцы заныли, ей разрядка нужна. Пусть уж развлекается молодёжь!
— Вот скажи мне, Яга, чего ты не уговорила его человеком стать? — спросил Леший, размешивая в стакане с чаем мёд, — Нынешний что ль? Медведь принёс?
— Медведь… — Яга,
— Это который? С ручья?
— Он самый. А Матвей… Сам-то как думаешь? Каково ему оборотнем среди людей? Всё одно ещё лет пять-шесть оборачиваться будет. Как ни скрывай, а ведь дознаются, — Яга вздохнула, — Да и мне подмога. Всё не одной на старости.
— Да какая же старость, али забыла, как у нас тут? Пока нужна — жить будешь, — ответил Леший, — Неужто так подмога нужна? Да тебе только попроси — любой зверь да птица всё для тебя сделает!
— Да не в том дело. Скучно одной. А когда Матвей пришёл, я ведь стряпала как раз. А тесто-оно и сырое — хлеб, — Яга погладила спящего у неё на коленях котёнка.
— Ко двору пришелся подарок? — усмехнувшись, кивнул на кота Леший.
— А то! Баба Яга — да без кота! — улыбнулась Яга и вернулась к разговору о Матвее. — Хлеб ведь знает, что будет. У Матвея — волка впереди лес, волчица да свобода, а у человека — горе одно.
— Это что ж за горе? — Леший допил и потянулся к самовару за новой порцией.
— Три войны его ждут. В первой руку потеряет, во второй — жену, а в третьей — трёх своих сыновей. Внуков не дождется да бобылем и помрет. Али лучше это, чем звериный образ?
— Так ведь те же люди зверя убить и могут! — сказал Леший, печально нахмурив брови — видно вспомнил что — то грустное.
— Не будет такой беды Матвею, его люди уважать станут. Шкура волчья, да ум человечий! Да и для человека он умен — девяти лет всего, а любого взрослого в споре обойдёт!
— Ну тебе видней. Да и сам он тут как дома. Глядишь, и всему лесу подмогой будет. Вон в какую даль рысь тащил — от Старого Бора! — Леший, кряхтя, поднялся со стула, — За чай благодарствую, да вот, смеркается уже, надобно и своими делами заниматься.
— Заходи почаще, а то только по делу и приходишь! Да Водяному с Кикиморой поклон передавай! — попрощалась Яга.
Леший, махнув Яге, вышел и окликнул рысь. Матвей один доделывал снеговика и уже сам был на него похож — снегопад только усилился.
Надо бы и ужин готовить, но Яга разомлела от горячего чая и тёплой печки. Пришлось встряхнуться и браться за хозяйство. Быстро поджарила — ох, и спасибо Петьке, — картошку, нарезала краюху хлеба. Посмотрела в окно на мальчика и вслух сказала:
— Ну, куда ему в люди? Наш он! — и, уже громко, — Матвей! Хватит бегать, иди сушись, да ужинать пора!
Март 2018 г.
Матвей
Солнечным весенним утром Баба Яга месила тесто для праздничного пирога.
Яга находилась в прекрасном расположении духа, к обеду ждала гостей на свой юбилей — триста лет как — никак! Тут в дверь неуверенно заскреблись.
— Забегай, чего скромничаешь? — не поворачивая головы, сказала хозяйка.
Дверь скрипнула, кто — то вошёл и остался стоять у порога.
Яга, уверенная, что ей принесли ожидаемую щуку, обернулась к двери и потеряла дар речи.
На пороге стоял худенький темноволосый парнишка лет десяти весьма колоритного вида. Нестриженные вихры торчали во все стороны, портки были в многочисленных прорехах, из которых нагло выглядывали синие подштанники, цвет штанов был некогда белым, но сейчас его определить было весьма затруднительно. Картину довершала старая мужицкая рубаха, настолько большая, что доходила почти до колен, вися на щуплых плечах, как на пугале. Рубаха была аккуратно подпоясана супонью. Обутые на ноги лапти необъяснимым образом не разваливались, но явно были к этому близки.
Несмотря на столь затрапезный костюм, вид у мальчишки был бодрым и задорным. Со смуглого лица, слегка измазанного сажей, прямо и открыто смотрели ясные карие глаза.
— Здрасьте! — сказал паренёк.
— Ээээ… И тебе не хворать, коль не шутишь, — очнулась бабка. — Ты откуда взялся? Как избу нашёл?
— Из деревни я. Третий день в лесу брожу. Увидел вот избу вашу, думаю зайду — хоть корочку хлеба попрошу. Не откажете?
— Да что же я, извергиня какая, ребёнка коркой сухой кормить? Проходи, на лавку вон присядь пока, я тут, вишь, стряпню затеяла.
Мальчик, сняв растоптанные лапти, прошёл к лавке, накрытой разноцветным ковриком, сел и начал с любопытством озираться вокруг.
— Звать — то тебя как? — снова занявшись тестом, поинтересовалась Яга.
— Матвей. А вас — то как? — не отрывая взгляда от полки с травами, отозвался паренёк.
— А зови как хошь. Так в лесу все бабушкой зовут. Ты заблудился что ль? Из чужой деревни? Так местные вроде не теряются, сызмальства знают лес.
— Нет, не заблудился я, — хмуро сказал Матвей, — Сам ушёл.
— Да неужто в родной семье так тяжко было? — удивилась Яга, процеживая ягоды через старый, но чистый рушничок.
— Добро бы в родной! Погорели мы позапрошлый год, мамка с братишкой так в доме и остались, батька только меня да сестрёнку вытащить и успел. Остались мы без дома, сарай погорел, скотину продать пришлось — корма сгорели, куда её? Вот и… Сестрёнку трёх лет тётка хоть в город забрала, да сама с трудом перебивается. Батька в батраки подался, а мне куда? Тоже в батраки. За кусок хлеба с утра до ночи в поле работаешь, а в награду тумаки да окрики, — спокойно объяснил Матвей, — Нет, хозяйка — то добрая, а вот хозяин — злыдень. За копейку удавиться готов.