Сказки
Шрифт:
Гусаров был тихим и затюканным интеллигентом, скромно и незаметно трудившемся на персональном компьютере, подключённом к разветвленной внутрискладской локальной вычислительной сети. Он работал с базами данных: учитывал, сортировал, переносил, списывал, резервировал поступающие и хранящиеся на базе товары. Работа на складе Гусарову не нравилась, но альтернатива складу его не устраивала совсем. По крайней мере, здесь, на складе, ему платили больше, чем могли бы платить, вернись он работать по основной специальности. А по своей основной специальности Гусаров был учителем истории. Ему с детства нравилась история как наука и не нравились школа, дети и преподавание. Ещё ему не нравилась директрисса, Морошкина Калерия Степановна, «Степанутая Калерия», стервозная, мелочная и мстительная особа, награждённая знаком «Заслуженный учитель Российской Федерации». Морошкина изводила подчинённых по всякому мало-мальски подходящему для её иезуитских
– Тэк-с, значит, выпускник, - пренебрежительно констатировала Калерия Степановна, - исторического факультета С-ского университета?
– С-ского, - подтвердил скромный Гусаров, обливаясь под рубашкой холодным потом. Бюрократы всех степеней и рангов неизменно вызывали у него учащённое сердцебиение и повышенное потоотделение.
– Молодой специалист, - произнесла Морошкина таким тоном, словно обвиняла Гусарова в инцесте, педофилии, гомосексуализме и извращённом самоудовлетворении разом.
– Молодой, - согласился Гусаров, изнывая от неопределённости.
– Хорошист?
– спросила Морошкина, беря в руки диплом.
– Есть тройка, - быстро признался Гусаров.
– Тэк-с, - повторила директрисса, разглядывая вкладыш.
– Удовлетворительно...
– По психологии, - подсказал Гусаров.
– Как вы считаете, Александр.., - Морошкина, отложив в сторону вкладыш, раскрыла синюю корочку диплома, - Александр... Дмитриевич, - нужна ли психология учителю в практической работе? Или ему достаточно знаний по своему, так сказать, основному предмету?
– Нужна, - сказал Гусаров, и, неожиданно для себя, уточнил, - В принципе...
Калерия Степановна выразительно хмыкнула и повела плечом.
Оставьте документы, Александр Дмитриевич и подождите, пожалуйста, в коридоре. Мы вас берём. В принципе...
Выходя, Гусаров услышал, как директрисса сказала секретарше:
– Ну, этот у нас долго не задержится.
И не ошиблась. Гусаров проработал в школе учебный год и уволился по собственному желанию. Хотя мог бы остаться, и тем посрамить уверенную в своём даре предсказателя директриссу, но не остался, а написал заявление и гордо покинул школьные стены, классы и коридоры, провожаемый десятками пар глаз — торжествующими Калерии Степановны, и завистливыми учительскими. Завистливыми потому, что Гусарову, в отличие от них, удалось найти выгодное место, да ещё и с перспективой карьерного роста. На самом деле, никто, никакими взглядами Гусарова не провожал: ни завистливыми, ни торжествующими, и никто никогда никакого мало-мальски реального карьерного роста ему не обещал. А что ему в действительности пообещали, и пообещали железно, так это зарплату в два раза выше той, что он получал в школе. Точнее, пообещал. Бес-искуситель, принявший облик знакомого, бывшего одноклассника. Одноклассники, в отличие от ментов и чекистов, бывают очень даже бывшими, если проявляются в роли беса-искусителя. Школьный приятель, а в отдалённом детско-юношеском прошлом они с Гусаровым приятельствовали, возник на пути нежданно-негаданно. Выскочил, как чёртик из табакерки, и закружил, запутал, закидал, завалил Гусарова сугробами слов и междометий, широкими мазками нарисовал ошалевшему от открывающихся возможностей слушателю блистающие дали и радужные перспективы, в которых пребывал и которыми душевно укреплялся сам, благодаря личному напору и полезным знакомствам, своевременно завязанным и которыми, далями и перспективами, прямо-таки жаждал безвозмездно поделиться.
Бес-искуситель пригласил однокашника в ресторан и там, под смирновское столовое вино № 21 и холодные закуски взялся делиться накопленной мудростью.
Бес-искуситель говорил, барственно помавая вилкой с наколотым на изогнутые зубчики кусочком слабопросоленной семужины:
– Чудила ты, брат Гусаров. Ну кто нынче идёт работать в школу? Да и раньше не очень-то рвались в преподаватели. Разве что женщины. Много ты видел в школе мужиков учителей? Правильно. Не много.
Бес-искуситель, манерно отводя мизинец, глотал из гранёной стопочки водку, аппетитно закусывал сёмгой, подцеплял с тарелки следующий кусочек и выразительно поводил глазом, намекая.
Гусаров суетливо хватался за ледяной графинчик и подливал бесу-искусителю водочки. Бес-искуситель благодарно чмокал губами и поднимал стопочку, манерно оттопыривая мизинец.
– Да, да, верно, у нас в школе их было пятеро. Физрук, трудовик, учитель истории, - бес-искуситель погрозил Гусарову вилкой, - помню, помню, твой любимый предмет, между прочим, учитель по вождению автомобиля, или как он там назывался, географ и по-совместительству преподаватель НВП и учитель рисования. Но это было в махровые советские времена, в самый брежневский застой, в семидесятые. И потом, Гусарчик, вспомни, что с ними стало. Художник умотал в столицу, трудовик спился, а физкультурник перешёл тренером в ДЮСШ. Правда, заместо старой директорши прислали из области к нам на усиление мужика. Помнишь, Гусарчик, обязательную утреннюю зарядку под бодренькую музыку по общешкольному радио? Как выгоняли всех, от первоклашек до выпускников в коридоры и заставляли махать руками и ногами. А мы ведь тогда были уже десятиклассниками. А обязательную сменную обувь? И сам директор, каждое утро стоя на входе, проверял её наличие у старшеклассников, невзирая на лица?
Бес-искуситель ностальгически закатывал глаза и по его лицу было видно, как приятно ему вспоминать школьные годы чудесные, быстролетящие и невозвратные.
Гусаров всецело разделял настроение знакомого, однако вспоминалось ему и иное, не столь радостное и приятное. К примеру, вот что: однажды в классе, после уроков, остались он, юный Гусаров, четырнадцатилетний подросток и бес-искуситель, юноша на год старше, и так получилось, что начали они как бы бороться, но не по-настоящему, а понарошку, и незаметно увлеклись. Увлеклись настолько, что разнимать дерущихся пришлось классной руководительнице Марье Петровне. Привлечённая громкой вознёй, раздающейся за закрытыми дверями должного быть пустым кабинета, Марья Петровна узрела картину удручающего разгрома и вопиющего нарушения дисциплины. Гусаров, в порванном пиджаке, с разбитым носом и фингалом под левым глазом, сидел, загнанный бесом-искусителем под парту, отбиваясь руками от ударов, наносимых ему обутыми в зимние сапожки крепкими, тренированными ногами беса-искусителя. Бес-искуситель целился Гусарову в лицо, и пинал со всей силы, на которую был способен. Если бы не учительница, он, скорее всего, забил бы Гусарова до смерти. Во всяком случае, сам Гусаров в таком исходе нисколечко не сомневался. Не сомневался ни тогда, ни сейчас, вспоминая, не ко времени, об этом огорчительном эпизоде из школьной жизни.
– Сколько ты в данный момент получаешь на руки?
– спрашивал бес-искуситель.
– Чистыми семь восемьсот, - отвечал Гусаров.
– О!
– назидательно восклицал знакомый.
– С налоговыми вычетами. Семь восемьсот. У нас ты будешь получать вдвое больше. Четырнадцать, нет, пятнадцать тысяч. Работа, конечно, сидячая и лишённая разнообразия, зато спокойная. Компьютер, ты, надеюсь, знаешь?
– Видел, - позволил робко пошутить Гусаров.
– М-молодец, - одобрил свободолюбивый порыв Гусарова бес-искуситель, - я хотел сказать, разбираешься?
– Вполне, - успокоил беса-искусителя Гусаров.
– На уровне «в клавиши потыкал, открыл, закрыл, запустил», или..?
– Или, - утвердительно кивнул Гусаров.
– Разметить диск, установить операционку, настроить, удалить, переустановить...
– А со складскими программами, или, скажем, с бухгалтерскими... Как?
– Думаю, соображу, по ходу...
– Походу, ты мне нравишься, Гусарчик, всё глубже и сильнее. Ну, так что? Договорились?
– Отвечать немедля? Буквально сейчас? Или есть время подумать?
– А чего тянуть, Гусарчик? Решать надо как в омут, с головой.
– С головой не получится, Антипов. Я, может быть, и хотел бы уволиться без лишних разговоров, но никто меня сразу не уволит. Особенно Морошкина.
– Морошкина? «Степанутая»? Она, что, у тебя начальник?