Сказы и сказки нижегородской земли
Шрифт:
И повсюду Касьян успевал за делом доглядывать: и ладно ли основание стен и башен закладывается, и крепко ли известка камни схватывает, и доводят ли кирпичи в обжиге до «спелого голоса». В зимние морозы работа на глиняных ямах совсем затихла, но запасов сухого кирпича для обжига хватило надолго. По зимней дороге скрипучей, на санях крепких дубовых подвезли весь кирпич, звонкий да каленый от печей, да под самые руки строителям стены нижегородской. Сотни людей, под тяжелой ношей согнувшись, кирпичи на стены и на башни подносили, и чем выше каменщики поднимались, тем труднее было поспевать за ними людям, что на спинах кирпичи носили.
Вот как-то по весне Касьян и скажи главному мастеру кремля нижегородского:
— Надо бы не на горбах людских кирпич поднимать, а подавать наверх коромыслом, как
Тут спросил мастер заморский Франческо:
— А что такое коромысло есть?
На то ответил Касьян, что на словах он растолковать не сможет, а сделать такое коромысло сумеет. Надо только кузнеца Федьку Окалину да плотника Олеку Сутулого разыскать. Они, чай, тоже где-то в артели кирпичи на спине подносят либо с бабами глину месят.
В тот же час указал Петро Франческо кузнеца и плотника разыскать и вместе с Касьяном к постройке того коромысла приступать. Да заодно своим помощникам из бояр нагоняй задал, чтобы они впредь разных умельцев и мастеров на пустые работы не ставили, а давали бы им дело по их рукам и умению.
Вот и взялись три нижегородских умельца коромысло строить, чтобы легче и спорее на постройке крепости дело шло. Плотник Олека Сутулый бревна тесал, деревину к деревине подгонял, кузнец Федя Окалина, что надо было, железом оковывал да скреплял, а Касьян, тот больше рассчитывал да подсказкой обоим помогал. И двух недель не прошло, коромысло сделали, похоже на журавель колодезный, только столб с развилкой не в землю был врыт, а на стане деревянном укреплен, да так, что куда надо поворачивался. Потом весь стан на колесный ход поставили, чтобы можно было лошадьми перевозить. На один конец коромысла-очепа привязали корзину ивовую крепкую, а к другому — веревку пеньковую важную и через два колесика — нижнее и верхнее — ту веревку пропустили. После на пробу коромысло поставили. В корзину по сотне и больше кирпичей накладывали, двое-трое людей за веревку через колесики тянули и корзину с кирпичами высоко на стену поднимали.
И подивился, и обрадовался Петро Франческо, как увидел, что коромысло Касьяново в деле себя показало, и приставил к нему людей самых толковых да сноровистых. А самого Касьяна при всем народе, простом и знатном, в обе щеки поцеловал, мастером назвал и подарил ему из своего уха золотую серьгу с камешком-самоцветом.
С того дня, как Касьяново коромысло в работу пустили, дело на постройке крепости совсем ходко пошло. И если бы да то коромысло триста лет прожило, в нем приметы крана и лебедки люди увидали бы. А строители кремля нижегородского, простой работный люд переняли от Касьяновой выдумки только самое простое и полезное. Когда башня или участок стены вырастали ввысь, рядом с ними столб с развилкой наскоро ставили, в развилку на оси журавель-очеп подвешивался с корзиной на конце, и тем очепом кирпичи наверх подавали. После того работа еще спорее пошла, каменщики еле успевали кирпичи укладывать, а мастера о том позадумались, как бы глиняные ямы да печи постройку крепости не задержали.
А кирпичники, что глину месили, кирпичи лаптем отшлепывали и в ямах-печах окаливали, и вправду теперь не успевали, отставать стали. Кто-то придумал было скотиной глину мять, быков да лошадей по месиву гонять. Но мастера-кирпичники тому поперед стали:
— Скотина, она не глядит, где топтать, глину месит как попало, без разума. А лапоть надежнее, потому что видит, где протоптано, где недотоптано! — И не дали скотиной кирпичи портить.
Тогда главный мастер и воевода-боярин указали своим приспешникам по кирпичным артелям ходить и народ подтуривать, чтобы скоро и много кирпича наделали. А кирпичники на то серчать начали:
— Почто вы тут ходите да погоняете, хлебом-солью попрекаете! На что нам царские деньги, разные посулы да щи с говядиной! Подайте нам нашего Касьяна с балалайкой, тогда на диво вам дело само в обгон пойдет!
Той порой Касьян своим коромыслом кирпичи на стены подымал и шибко на том деле нужен был. А балалайка его угольчатая сиротой на стене в избушке висела, не унывала и спокойно ждала, когда придет ее время. И вот пришло оно: Касьяна с балалайкой на работу позвали. Чтобы в кирпичах перебоя не случилось, согласился Петро Франческо своего первого помощника
Из артели в артель переходил Касьян-балалаечник, и, где появлялся он со своей балалайкой, сразу поднимался артельный дух и работный задор. Заодно с артелью лаптями глину месил и на балалайке под песню и под пляс играл. И сверкало на его руке кольцо-серьга, подарок великого мастера заморского Петра Франческо. Под песни да музыку, что разлетались далеко по горам Дятловым, люди месили глину без устали, на станках кирпичи лаптями задорно вышлепывали и под песню для просушки закладывали. А когда в ямах печи жаром пылали, Касьян все печи обходил и людей учил, как узнавать, когда кирпичи в обжиге «спелым голосом» запоют. К середине лета кирпичные артели столько кирпича понаделали и обожгли, что кони и возчик из сил выбивались, а отвозить к стенам крепости не успевали.
Вот как-то Петро Франческо с нижегородским воеводой да боярином задумали кирпичные артели обойти, чтобы знать запасы кирпича для крепости. На подходе к одной артели издали заслышали они игру и песню разудалую. Артель мужиков и баб под балалайку лаптями глину месила и озорную песню про воеводиху да боярыню пела:
Ой, мать честна, воеводиха, Со монахами хороводится, А боярыня толстогузая…Не допели песню артельщики, замолчали, как увидали Петро Франческо с воеводой да боярином, но глину топтать под игру плясовую не бросили; Пока знатные люди с главным мастером кирпичное дело осматривали, артельщики полудничать сели, с похлебкой и хлебушком скоро управились и, сидя, ногам отдых давали. А Касьян заиграл песню про доброго молодца, что со злой кручины склонил головушку на правую сторонушку. Ох и сила же была в его балалайке! Недаром, видно, была она сделана из старого стола, пережившего вековые русские беды, слезы и горе. Немало в артели было певцов, и пели все завидно. Но Марюха-укладуха теперь тоже тут была, где досыта кормили. А когда та Марюха к песне подставала, другим и поотстать не грех было! И так-то славно пели ту песню и баба и мужики-артельщики, что воевода с боярином волей-неволей склонили свои буйные головы. А Петро Франческо, когда песня смолкла, сказал, что не слыхивал такого с той поры, как отбыл со своей родины на скитание по земле царя московского.
До конца лета задержался Касьян у кирпичников, то в одной, то в другой артели разжигая работный задор удалой игрой, развеселой песней да словом толковым. И так мила стала его балалайка всем труженикам, что без нее и руки не работали, и ноги нехотя глину месили, и лапоть не так охотно да ловко кирпич на станке вышлепывал. Когда на ближних колокольнях пономари безо времени в колокола начинали звонить, от артелей посыльные бежали и тех пономарей с колокольни прогоняли, чтобы несуразным звоном работать под балалайку не мешали. И опять до прихода зимы было понаделано кирпича целые горы, и возчики на дубовых санях-розвальнях те кирпичи возили да возили и еле успевали перевозить по зимней дороге к стенам крепости. Вот как помогала народу-строителю треугольная балалайка, сделанная из старого стола, который пережил столько бед, горя и слез человеческих.
В зимнюю пору, когда кирпичное дело замирало, Касьян показывал землякам, как кирпичи на стены коромыслом подавать, да строил немудреные журавли-очепы, чтобы работа споро шла и людям под силу была. А с весенним теплом, когда глина на ямах оттаивала, он в кирпичных артелях людей ободрял музыкой под песню бодрую нижегородскую, чтобы не было перебоя в кирпичах каленых да крепких, как дикий камень с полей заволжских. А мастер заморский Петро Франческо не переставал радоваться тому, что судьба послала ему такого толкового да бескорыстного помощника из простых работных людей. И когда он Нижний Новгород покидал, сына Боженова за собою звал, богатую да вольную жизнь сулил. Только не сменял Касьян свой Почайный овраг ни на какие выгоды и чужие милости.