Сказы и сказки

Писахов Степан Григорьевич

Кондратий Тарара

Слышано от неложного человека, от старого Константина.

У нас на городовой верфи состоял мастер железных дел Кондрат Тарара. Он мог высказывать мечтательно о городах и пирамидах, будто сам бывал. Сообразно нрав имел непоседливый и обычай беспокойный. Смолоду скитался, бросал семью.

Столь мечтательную легкокрылость Маркел ухитрился наконец сдержать на одном месте двадцать лет.

Удивительнее то, что и память о Маркеле держала Тарару на месте другие двадцать лет.

А хитрость Маркела Ивановича была детская.

Весной не успеет снег сойти и вода сбежать, Кондрат является в приказ.

— Прощай, Маркел Иванович. Ухожу.

— Куда, Кондраша?

— По летнему времени на Мурман или на Мезень. Может, к промыслам каким пристану.

Маркел заговорит убедительно:

— Кондраша, навигация открылась. В якорях, в цепях никто не понимает. Именно для летнего времени невозможно

нам остаться без тебя.

— Ладно, Маркел Иванович. До осени останусь.

Значит, трудится на кузнице до снегов. Работает отменно.

Только снег напал — кондратий в полном путешественном наряде опять предстает перед Маркелом:

— Всех вам благ, Маркел Иванович. Ухожу бесповоротно.

— Куда же, Кондратушко?

— Думаю, на Вологду. А там на Устюг.

Маркел руки к нему протянет:

— Кондрат! В эту зиму велено уширить кузницу, поставить новых три горна. Не можем оторваться от тебя, как дитя от матери.

— Это верно, — скажет Тарара. — Зиму проведу при вас.

Весной Кондратьева жена бежит к Маркелу:

— Пропали мы, Маркел Иванович! Тарара в поход собрался. Уговори, отец родной!

Приходит Тарара:

— Ухожу. Не уговаривайте.

— Где тебя уговорить… Легче железо уварить. Прощай, Кондрат… Конечно, этим летом повелено ковать медных орлов на украшение государевой пристани… Ну, мы доверим это дело Терентию Никитичу.

— Вы доверите, а я не доверю! Ваш Терентий Никитич еще в кузнице не бывал и клещей не видал…

Вот так-то год за годом удерживал Маркел милого человека.

В которые годы Маркела не было в Архангельске, Тарара все же сидел на месте:

— Воротится Маркел Иванович из Койды, тогда спрошусь и уйду.

Но Маркел Иванович из Койды отошел к Новоземельским берегам и там, мало поболев, остался на вечный спокой. А Кондрат Тарара остался в Архангельске:

— Мне теперь не у кого отпроситься, некому сказаться.

Стихосложный грумант

На моей памяти молодые моряки усердно обзаводились рукописными сборниками стихов и песен.

Иногда такой «альбом» начинался виршами XVIII века и заканчивался стихотворениями Фета и Плещеева.

В сборнике, принадлежащем знаменитому капитану-полярнику В. И. Воронину, находился вариант «Стихосложного Груманта», написанного безвестным помором.

В старинном сборнике поморских стихов «Рифмы мореплавательны», принадлежащем моему отцу, также был вариант названной песни. Напечатанный здесь текст «Стихосложного Груманта» представляет собою свод двух вариантов.

В молодых меня годах жизнь преогорчила:Обрученная невеста перстень воротила.Я на людях от печали не мог отманиться.Я у пьяного у хмелю не мог звеселиться.Старой кормщик Паникар мне судьбу обдумал,На три года указал отойти на Грумант.Грумалански берега — русской путь изведан.И повадились ходить по отцам, по дедам.Мне по жеребью надел выпал в диком месте.… Два анбара по сту лет, и избе за двести.День по дню, как дождь, прошли три урочных годаПритуманилась моя сердечна невзгода,К трем зимовкам я еще девять лет прибавил,Грозной Грумант за труды меня не оставил.За двенадцать лет труда наградил спокойством,Не сравнять того спокою ни с каким довольством.Колотился я на ГрумантеДовольны годочки.Не морозы там страшат,Страшит темна ночка.Там с Михайлы, с ноября,Долга ночь настанет,И до Сретения дняЗоря не проглянет.Там о полдень и о полночьСветит сила звездна.Спит в молчанье гробовомОкеанска бездна.Там сполохи пречудноПуще звезд играют,Разноогненным пожаромНебо зажигают.И еще в пустыне тойБыла мне отрада,Что с собой припасеныЧернило и бумага.Молчит Грумант, молчит берегМолчит вся вселенна.И в пустыне той изба,Льдиной покровеннаЯ в пустой избе один,А

скуки не знаю —Я, хотя простолюдин,Книгу составляюНе кажу я в книге сейПечального виду.Я не списываю тутЛюдскую обиду.Тем-то я и похвалюПустынную хижу,Что изменной образиныНикогда не вижу.Краше будет сплановатьЗдешних мест фигуру,Достоверно описатьГруманта натуру.Грумалански господа,Белые медведи, —Порядовные моиБлижние соседи.Я соседей дорогихПулей угощаю.Кладовой запас сверятьИх не допущаю.Раз с таковским гостенькомБился врукопашну.В сенях гостьюшку убил,Медведицу страшну.Из оленьих шкур одеждуШью на мелку строчку.Убавляю за работойКромешную ночку.Месяцам учет ведуПо лунному светуИ от полдня розню ночьПо звездному бегу.Из моржового тинкаДелаю игрушки:Веретенца, гребешки,Детски побрякушки.От товарищей один,А не ведал скуки,Потому что не спуталПраздно свои руки.Снасть резную отложу,Обувь ушиваю.Про быванье про своеПесню пропеваю.Соразмерить речь па стихПрилагаю тщанье:Без распеву не почтутГрубое сказанье.

Круговая помощь

На веках в Мурманское становище, близ Танькиной Губы, укрылось датское судно, битое непогодой. Русские поморы кряду принялись шить и ладить судно. Переправку и шитье сделали прочно и, за светлостью ночей, скоро. Датский шкипер спрашивает старосту, какова цена работе. Староста удивился:

— Какая цена! Разве ты, господин шкипер, купил что? Или рядился с кем?

Шкипер говорит:

— Никакой ряды не было. Едва мое бедное судно показалось в виду берега, русские поморы кинулись ко мне на карбасах с канатами, с баграми. Затем началась усердная починка моего судна.

Староста говорит:

— Так и быть должно. У нас всегда такое поведение. Так требует устав морской.

Шкипер говорит:

— Если нет общей цены, я желаю раздавать поручно.

Староста улыбнулся:

— Воля ни у вас, ни у нас не отнята.

Шкипер, где кого увидит из работавших, всем сует подарки.

Люди только смеются да руками отмахиваются. Шкипер говорит старосте и кормщикам:

— Думаю, что люди не берут, так как стесняются друг друга или вас, начальников.

Кормщик и староста засмеялись:

— Столько и трудов не было, сколько у тебя хлопот с наградами. Но ежели такое твое желание, господин шкипер, положи твои гостинцы на дороге, у креста. И объяви, что может брать кто хочет и когда хочет.

Шкиперу эта мысль понравилась:

— Не я, а вы, господа кормщики, объявите рядовым, чтоб брали, когда хотят, по совести.

Шкипер поставил короба с гостинцами на тропинке у креста. Кормщики объявили по карбасам, что датский шкипер, по своему благородному обычаю, желает одарить всех, кто трудился около его судна. Награды сложены у креста. Бери, кто желает.

До самой отправки датского судна короба с подарками стояли среди дороги. Мимо шли промышленные люди, большие и меньшие. Никто не дотронулся до наград, пальцем никто не пошевелил.

Шкипер пришел проститься с поморами на сход, который бывал по воскресным дням. Поблагодарив всех, он объяснил:

— Если вы обязаны помогать, то и я обязан…

Ему не дали договорить. Стали объяснять:

— Верно, господин шкипер! Ты обязан. Мы помогли тебе в беде и этим крепко обязали тебя помочь нам, когда мы окажемся в морской беде. Ежели не нам, то помоги кому другому. Это все одно. Все мы, мореходцы, связаны и все живем такою круговою помощью. Это вековой морской устав. Тот же устав остерегает нас: «Ежели взял плату или награду за помощь мореходцу, то себе в случае морской беды помощи не жди».