Скелет за шкафом
Шрифт:
– Извините. Давно?
– Да, заседание закончилось пару часов назад.
– Простите, а кого отчислили?
«Бух! Бух!» – застучало мое сердце.
– Много кого.
Анечка зевнула. Ане все по барабану. Через пару месяцев она уходит в декрет. Кажется, на ее место заступит Анжела. Будет работать на полную ставку. Во втором полугодии пятого курса экзамены сдавать не нужно, надо только заниматься дипломом. А с дипломом у Анжелы проблем явно не будет. Раз он уже написан и один психопат в тапочках разного цвета пытается его
– Посмотреть, кого отчислили? – спросила Аня.
– Конечно!
– Подожди.
Зашелестели бумаги.
– Тихомирову. Селезневу. Волкова. Петрову.
– Кого?!
– Варвару Петрову. Отчислена с сегодняшнего дня без права восстановления.
– Что-о?
Мобильный выскользнул из моих рук, грохнулся на пол. С него слетела крышка, выскочила батарейка.
Я сползла по стене и уставилась на давно сломанную сушилку для рук, всю исписанную признаниями в любви.
За дверью слышались крики одноклассников, переобувавшихся перед физрой – пока не зарядили осенние дожди, физрук проводит занятия на футбольном поле.
– Это невозможно, – пробормотала я, – за что ее отчислили?!
Надо встать... Проморгать слезы.
Найти батарейку.
Бедная Варя... Получается, она не зря переживала. А я даже ей не посочувствовала. Думала, у нее просто мандраж...
Оглушенная, я вышла и присела на скамью у гардероба, пытаясь приладить к телефону батарейку и крышку.
– Арутюнян! – прогремел над ухом физрук, – быстро на улицу!
И добавил негромко:
– К нам методисты сегодня пожаловали. А по прыжкам, кроме тебя, и показать-то некого.
Я попыталась ответить ему, но не смогла. Я будто онемела.
– Вставай! И чтобы в последний раз в кедах! Сколько раз предупреждал – кеды, да еще и красные, – неспортивная обувь. Кроссовки и только кроссовки.
Я сунула телефон в карман «кенгурушки», закинула на плечо рюкзак и пошла за ним. Но, выйдя на школьное крыльцо, повернула не направо – к школьному полю, а налево.
– Ты куда? – поразился физрук.
Я не обернулась.
– За прогул влеплю «двояк»! – крикнул физрук вслед, но мне было все равно.
Я должна объяснить им, что они совершили ошибку.
Маршрутное такси. Троллейбус номер «семь».
Все – на автомате. Все – как в тумане.
Вот ворвусь сейчас на семинар к Лилии, а лучше к Анне Семеновне, и расплачусь. Нет, лучше закричу: «Вы идиоты! У нее брат-инвалид! Зачем ей ваша дурацкая рукопись?!»
Главное – добраться до МГУ и броситься в бой.
К счастью, я вспомнила, что договорилась после школы о встрече с Ботаником, и быстро напечатала ему эсэмэс: «Прости, поездку надо отложить, у меня срочное дело».
Все время, пока я ехала, меня не покидало ощущение, что кто-то пытается пробраться ко мне в мысли. Очень странное ощущение. Будто ты в своей голове не одна. Будто кто-то сидит внутри тебя и что-то бормочет. Повторяет какое-то слово: «Берегись, берегись!». Кто это?
Наверное, у меня от переживания немного съехала крыша. Нельзя поддаваться панике.
Надо взять себя в руки.
Начну считать.
Ну-ка. Один, два, три...Четыре. Ой!
Я проехала мимо. Я села не на тот троллейбус! Что со мной? Как я могла забыть, что «семерка» идет не к МГУ, а на Воробьевы горы! Проклиная себя, я выскочила на остановке на улице Косыгина возле стоянки байкеров.
До первого гуманитарного теперь еще пара километров. Если я не потороплюсь, Лилия закончит свой семинар и уйдет! «Берегись, берегись!» – забормотал кто-то снова в моей голове.
– Отвали! – со злостью ответила я ему и шагнула на шоссе, не дождавшись, пока мимо пройдет троллейбус.
– Берегись! – послышался крик.
Из-за троллейбуса вдруг вылетел парень на велике. Я успела заметить на нем только красную бейсболку, прежде чем он врезался в меня на полной скорости. Бум! Я отлетела назад, упала и со страшной силой ударилась головой о тротуар. Адская боль в затылке. Тошнота. Топот, крики, женский визг. Пронзительный.
– В девчонку велосипед врезался!
– Она жива?
– Сотрясение!
– Живая хоть?
– Белая вся!
– Стой, парень!
Надо мной склонились лица. Парень в красной бейсболке, с перекошенным от ужаса лицом. Полная женщина в мужском пиджаке. И... этот откуда взялся?! Протянул длинную бледную руку, которая выползала, как змея, из черного рукава куртки. Дотронулся до лба. И я потеряла сознание.
Это был сильный пряный запах. Он будил, беспокоил, тревожил сознание, будто пробивая к нему дорогу.
«Сандал», – вспомнила я название этой ароматной палочки, которую мама иногда поджигает, чтобы расслабиться после работы, и очнулась. Мама подожгла ароматную палочку? Значит, я дома?
Как бы не так.
Я лежала на полу посреди совершенно пустой комнаты.
По окнам я поняла – я в общаге. Но эта комната совершенно не похожа на комнату Риты Гвоздь. В ней – никакой мебели, если не считать татами, на котором я лежала. На окнах – льняные занавески, но стекол в окнах нет! Занавески колыхались, приподнимаемые ветром, солнечный свет, проникавший через щели, оставлял на полу яркие рисунки, которые исчезали, стоило занавеске колыхнуться. Возле татами стоял поднос, на нем – глиняный чайник, две пиалы и крошечная деревянная лягушка, в спинку которой воткнута тлеющая ароматная палочка. Голые стены, выкрашенные в белый цвет, были покрыты иероглифами.