Скеля и Кряж
Шрифт:
И никакого для здоровья риска
Со знойной, ласковою киской», —
Взирая на хохлушку, думал Кряж,
Когда она наведалась на пляж.
Песок под нею зыбко проседал,
Катились волны бочкой на причал.
Тянулась цепь следов за ней,
Как за невестой, длинный шлейф.
Едва воды, песка слегка касаясь,
Соперницы, как лани, разбежались.
Чтоб на орехи им не перепало
От Скели – спутницы скандалов.
Она пропахла чесноком, цыбулей,
На замечания крутила дули.
На ноги, что колонны Колизея,
Альфонсы озабоченно глазели.
К мадам опасно подступиться.
Придется до семи потов трудиться.
Увы, партнера отыскать непросто,
Они пред нею карликового роста.
Перевелись богатыри, похоже,
А Скеля больше «голодать» не может.
Ей организм о том напоминает,
Не спит ночами, без любви страдает.
Того гляди, что аппетит утратит
Или неврозы от досады схватят.
И не поможет сало из Полтавы,
Нужны Одарке сладкие забавы.
Быт санаторный полон слухов,
Ей донесли: Кряж обозвал старухой.
Большие, мол, смущают габариты
И бедра широки, как то корыто.
А стан, как фюзеляж у самолета.
С такою кувыркаться неохота.
Хоть с субмарины, а не с бала.
Но не полезет на кого попало,
Найдет для секса лучшую подругу.
Красавицу с упругой грудью.
Не тумбу, не колоду и не тушу,
Что невзначай в объятиях задушит.
Ему нужны прелестницы моложе,
Любую на лопатки он положит.
Чтобы стройны, свежи, красивы,
Как жрицы и нежны, и шаловливы.
Никто не устоит перед харизмой
Подводника, защитника Отчизны.
Победами он на любовном фронте
После похода был довольный.
Все «крепости» позорно пали,
Когда в объятия его попали.
Коллекцией побед гордится,
Не отказала ни одна девица.
Матерых баб Кряж стороной обходит,
Наивных девок в номера уводит.
Язык держать не хочет за зубами,
Краснеют от его рекламы дамы.
Прослыл он сердцеедом Казанова,
Романы, заводя с подругой новой.
Одарка среди ночи просыпалась
И очень быстро сало убывало.
Отправила супругу телеграмму:
«Пришли-ка, сала 10 килограммов.
Побольше перца, чеснока и лука,
Здесь без еды тоска и скука.
Бессонница гнетет, ем среди ночи,
Желудок утра ждать не хочет.
С харчами вечная проблема,
На днях сальце последнее доем я.
Коль любишь, то поторопись,
Ведь на кону мое здоровье, жизнь.
Домой вернуться не хочу скелетом.
Посылку жду. С большим приветом!»
Дословно треп Одарке сообщили,
Что «рыцарь сердца» сообщил мужчинам:
«У Скели нет фигуры, только брюхо
И по годам, считай, уже старуха.
Толста, как тумба для рекламы,
Меня такие не прельщают дамы.
Стан у нее, что фюзеляж у самолета,
С слонихой кувыркаться неохота.
Пожалуй, слишком сальная порода.
К тому же распирает бабу гордость.
Одарку не согрею, даже даром
Для бугая колхозного подарок.
Коварны и хитры тяжеловесы,
Вампиры обитают в них и бесы.
Предпочитаю граций звонких,
Изящных, знойных, тонких.
Наездниц и прекрасных, и искусных.
Утехи с ними – высшее искусство.
А с жирной бабой – рабский труд.
Пусть принца на осле упрямо ждут.
Возможна вязь, но с голодухи,
Коль граций нет, одни старухи».
Одарку отношение взбесило,
Себя считала пышной и красивой.
Была с императрицей Катькой схожа,
Но ростом выше, тяжелее, моложе.
Упитана роскошная матрона,
С такой писать картины и иконы.
«Гуляка Кряж – трепло, нахал,
Другое дело, если б переспал.
По сути, подорвал авторитет
Найти партнера шанса нет».
Взыграла кровь, обида захлестнула,
Одарка губы алые надула.
И, даже потеряла аппетит,
Ведь организм любить велит.
И тело властно ласки просит,
А Кряж пируя, с девками матросит.
К другим и холодна, и равнодушна,
Одарка извелась в постели душной.
Кусает губы в трепетной истоме
И тело от желаний сладких ломит.
Ей бесконтактный флирт неинтересен.
Любовь неразделенная без песен.
Самец неутомимый очень нужен,
Чтоб круто мял и яростно утюжил.
Желает спермы вдоволь получить,
Чтобы зачать и первенца родить.
Не важно, что от донора чужого
Для счастья долгожданного, земного.
Ведь извелась она до утомления,
Мечтая песни петь над колыбелью.
Да, женщина подобна скрипке,
На ней играть завещано с улыбкой.
Как яблоня цветет и плодоносит
И грешен тот, кто камень бросит.
Напрасно нос воротит от брюнетки,
Не ведал мичман, что придет ответка.
Суха блондинка, будто вобла.
Ослеп наверно, огрубел утробой,