Скиф-Эллин
Шрифт:
— Сгоняйте в табун бесхозных лошадей! — приказываю я бессам.
Убивать удирающих персов у меня нет желания. Это удовольствие для молодых и злых, а у меня только тело молодое. Мы сбиваем в кучу сотни три жеребцов, отгоняем их с поля боя и оставляем под охраной десятка всадников. Еще два десятка бессов отправляю собирать убитых и раненых соплеменников и доспехи и оружие погибших персов. Мы сражались с одним из лучших подразделений персидской армии, в котором бедных нет по определению. Так что доспехи и оружие любого стоят целое состояние. Обидно будет, если достанутся обозным крысам, которые уже подтягиваются к полю боя.
С остальными бессами скачу к лагерю персов. Путь наш пролегает в прямом смысле слова по трупам. Убитых врагов как-то невероятно много. В основном это тарабара и немного всадников и спарабара. Скорее всего, их покололи и порубили фессалийцы, искупающие вину, хотя могли бы взять в плен и заработать, продав в рабство. Так мы поступаем с несколькими персами, которые прикидывались мертвыми. Всегда есть хитрецы, которые умудряются притворяться до ночи, а потом потихоньку улизнуть. Мне несколько раз в разные эпохи рассказывали такие истории. Конь никогда не наступит на труп человека, но в некоторых местах они
Как ни странно, сражение еще не закончилось. Греческие гоплиты не струсили и не побежали вслед за остальной персидской армией. Разделившись преднамеренно или нет на несколько отрядов и перестроившись, они, выставив во все стороны сариссы, отступают вверх по склону, к лесу. Наверное, собираются отсидеться там до темноты и утром пойти по нему параллельно морю на восток или двинуться дальше вверх, перевалить горный хребет в любом более-менее подходящем месте и оторваться от преследователей. Их атаковали отряды иллирийцев, метатели дротиков. Иллирийцы так ненавидят греков, что даже позабыли о сборе добычи. Действовали подленько: подойдет настолько близко, насколько позволяли сариссы, всадит дротик зазевавшемуся гоплиту в неприкрытую щитом часть тела, чаще всего в голень — и сразу отбежит. Затем подождет, когда фаланга сместиться выше по склону и, если промазал или убил, подберет свое оружие, а если ранил, добьет, отрубит голову, насадит ее на дротик и будет с громкими криками размахивать в воздухе, устрашая врагов. Не поверите, но мои симпатии были на стороне греков. На войне вырабатываешь уважение к противнику, который сражается мужественно, даже если он проигрывает. Воевавшие, за редчайшим исключением, не поносят врагов последними словами, вспоминают о них с почтением. Может быть, потому, что победа над сильным врагом делает тебе честь, а поражение — смягчает твою вину.
Возле пурпурного шатра царя царей Дария выставлена охрана из гетайров. Напротив входа в шатер стоит золотая колесница, запряженная тройкой буланых лошадей золотистого оттенка. Издали кажется, что лошади тоже сделаны из золота. Дальше идут шатры поменьше. В них уже орудуют несколько человек из конных наемников. Гетайры вместе со своим царем поскакали догонять и добивать персов из спортивного, видимо, интереса, а фессалийцы — чтобы оправдаться за трусость в бою.
Я даю команду бессам рассредоточиться и заняться самым увлекательным занятием на войне — поиском и сбором трофеев. Сам привязываю коня к шесту с вымпелом в сине-черную вертикальную полоску и захожу в шатер из светлого войлока. Выглядит он не так впечатляюще, как соседние шатры из тканей ярких расцветок, но, в отличие от них, лучше предохраняет от жары и холода и стоит намного дороже. В шатре пусто, если не считать двух белых котов, которые лежали каждый на своей темно-синей шелковой подушке. Судя по длинной шерсти, приплюснутым мордам и курносости, эту породу в будущем назовут персидской. У обоих голубые глаза. Коты смотрели на меня неотрывно, как женщина, то ли влюбленная, то примеряющая роль самки богомола. Возле входа в шатер лежали свернутыми в рулоны и перевязанные веревками четыре подстилки из грубой плотной ткани. Видимо, на них ночью спали рабы за пределами шатра, а утром занесли, чтобы кто-нибудь не свистнул. Мне говорили, что в персидской армии воровство — это святое. Может, клевещут на врагов, а может, и нет. В македонской армии тоже лучше не щелкать клювом: сопрут даже порванную сандалию. Справа и слева от входа стояло по складному узкому ложу с перинами и перьевыми подушками, но без постельного белья и покрывала. Наверное, укрывались плащами. Один такой, синего цвета с черной каймой, висит на колышке, вбитом в шест, удерживающий центр шатра. Возле каждого ложа стоит по сундуку из красного дерева с бронзовыми углами и рукоятками по бокам и сверху на крышке. На сундуках сверху лежит по кожаному мешку. В обоих мешках запасная льняная одежда синих с черным цветов и серебряными или бронзовыми пуговицами. Беднота использует деревянные или костяные пуговицы, а чаще — завязки. В большем сундуке под мешком лежала посуда, серебряная и бронзовая, а в меньшем — кожаные мешочки разной вместимости: маленький с золотыми монетами, причем треть составляли македонские статеры, четыре побольше с серебряными разного достоинства и разных стран вперемешку и шесть больших с пряностями, две из которых были мне не знакомы. Я расстелил на земле синий плащ, переложил на него содержимое меньшего сундука и самое ценное из большего. Потом подумал и решил забрать все, что есть в шатре вместе с ним самим. Впереди зима, пусть и не слишком холодная в этих краях, но неизвестно, будем ли мы пережидать ее в каком-нибудь городе или походе. Во втором случае шатру цены не будет. Да и кошки, наверное, привыкли к нему, а я решил забрать их, чтобы сына развлекали. Я выдернул центральный шест, выбрался из «присевшего» шатра и начал выдергивать из сухой красноватой земли колышки, к которым крепились боковые растяжки.
— Заберу всё вместе с шатром, — ответил я на немой вопрос Битюса, который возле соседнего шатра крепил на спине своей лошади два узла с награбленным барахлом.
Старый бесс посмотрел на свой шатер, почесал подбородок, заросший густой бородой, и принял такое же решение:
— И я заберу этот.
31
Я никогда раньше не был в Дамаске. Собирался посетить столицу Сирии в двадцать первом веке, когда выгружался в Тартусе, но началась гражданская война. Агент посоветовал мне не только никуда не ездить, но и не сходить на берег, потому что у аборигенов появилось новое развлечение «Отрежь голову европейцу». Впрочем, и друг другу отрезали с радостью. Главное — сделать это первым. Сейчас Дамаск — небольшой город, защищенный шестиметровыми стенами, сложенными из плохо обтесанных камней, расположенный на горном плато на южном берегу мелкой реки. Говорят, весной, во время таяния снега в горах, она становится глубоководной и широкой. Увидеть это мне не довелось. Скифская ила простояла на пастбище неподалеку от города чуть больше месяца. Именно такой срок потребовалось македонским счетоводам,
Дамаск сдался без боя. Еще за два дневных перехода нас встретила делегация горожан, которая сразу и безоговорочно перешла под власть македонского царя и попросила лишь об одной милости — оставить им нынешнего правителя, выходца из местной царской династии, которая правила уже много веков, со времен независимого Дамасского царства. Часть делегации сопроводили к Александру Македонскому для решения этого вопроса, который и оказал им милость.
Фессалийцев и греческих конных наемников, за исключением старших командиров, разместили за крепостными стенами. По приказу Пармениона, который, как старый солдат, хорошо знал армейские нравы, в город нас пускали только небольшими группами и без оружия. Мне тоже разрешили пожить в городе, но я отказался. В моем шатре блох, клопов и вшей намного меньше. Вокруг моего шатра стояли другие, захваченные бессами после сражения у Исса. Наверное, взяли их, следуя моему примеру или просто из жадности, а теперь убедились, насколько лучше ночевать в шатре, чем под открытым небом. Две ночи выдались с минусовыми температурами. Бессы у себя в горах привыкли к такому, а вот фессалийцы и другие греки из приморских городов, которым негде было укрыться, жгли всю ночь костры, чтобы не замерзнуть.
Когда вся добыча была погружена, караван повез ее на запад, к Средиземному морю, а потом по дороге, идущей вдоль берега — на юг, вдогонку за македонской армией, которой без боя сдавались один финикийский город за другим. Я ехал по местам, в которых, как мне казалось, был всего несколько лет назад, и не узнавал их. Точнее, узнавал горные вершины, речные долины и морские бухты, а вот города — нет. То странное чувство, когда кажется, что раньше видел что-то похожее, но никак не вспомнишь, где и когда. Может, если бы задержался в каждом городе на недельку-две, то нашел бы что-то знакомое, но шли мы без задержек, хотя и со скоростью передвижения волов, строго придерживаясь ритма караванного пути. Я еще подумал, что этот ритм сохранится на тысячелетия, вплоть до изобретения парового двигателя.
Македонскую армию мы догнали у города Тир, который все еще носит гордое название Сор (с финикийского «Скалистый остров»). Теперь это неофициальная столица Финикии. Выходцы именно из этого города основали во время моего отсутствия Карфаген и многие другие поселения на берегах Средиземного моря и даже Атлантического океана. Уверен, что помогли им в этом и переданные мной знания по кораблестроению. Этот город я узнал сразу, что с учетом его островного положения было не трудно. Точнее, узнал наполовину. Увидев остров издали, я подумал, что он остался прежним, разве что крепостные стены теперь выше на метр-полтора, а вот материковая часть сильно изменилась. Мало того, что выползла за пределы старых крепостных стен, но преодолела и новые. Пригороды занимали по площади три четверти материкового Тира. Заметно подрос город и в высоту. Такого количества трех- и четырехэтажных домов я не встречал даже в Афинах. Материковая часть Тира сдалась без боя, и в ней расположилась македонская армия. Островная вела переговоры с царем Александром. Тирцы желали остаться нейтральными. Уверенные, что островную часть невозможно захватить без сильного флота, которого у македонцев нет, хотели дождаться окончания войны с персами и перейти на сторону победителя. Несмотря на разгромное поражение персов у Исса, жители Тира думали, наверное, что Дарий все равно победит и припомнит им предательство.
— Располагайся где-нибудь неподалеку, — приказал мне Парменион после того, как мы сдали царю захваченное в Дамаске. — Скоро Александр договорится с горожанами, и пойдем дальше.
В отличие от старого полководца я знал историю города, в том числе и о семимесячной осаде его Александром Македонским. Знал это не только из советского учебника по истории, но и побывал в свое время в городском историческом музее, где увидел чертежи этапов осады и разные предметы той эпохи. У меня будет возможность сравнить действительность с дошедшим до потомков. Предполагаю, что отклонения будут только в мелких деталях. Допустим, осада продлится не ровно семь месяцев, а плюс-минус неделя. Поэтому повел Скифскую илу на юг, в рыбацкую деревню на берегу моря, что километрах в трех от последних домов пригорода. Здесь мы были едва ли не первыми представителями македонской армии, но точно единственными на данный момент. Расположились на пустыре рядом с деревней, на котором ночевали купеческие караваны, которые хотели рано утром въехать в Тир. Здесь все было дешевле, чем в пригороде, а ночевка и вовсе бесплатная, хотя и не такая безопасная. На этот раз шатры поставили по периметру и впритык друг к другу, чтобы к нам было не слишком просто пройти, оставив проход в сторону деревни, а в центре разместили два командирских, мой и Битюса. Лошадей, волов и мулов отвели на пастбище в горах, где их посменно охраняли два десятка воинов. Выкопали выгребные ямы и соорудили туалеты с расчетом на многомесячную стоянку. Я сказал, что простоим здесь полгода — и бессы сразу поверили, потому что пока сбывалось всё, что накаркала моя «пифия».
Кстати, сортирные дела — самый яркий показатель разности культур. Македонцы, бессы и прочие варвары используют в роли туалетной бумаги летом листья и траву, особенно лопухи, а зимой — солому; продвинутые греки — морскую гальку (так и хочется назвать их мазохистами!); финикийцы и прочие жители Ближнего Востока подмываются водой, может, потому, что здесь проблемы и с листьями, и с галькой, и с мазохизмом. Не знаю, как сейчас обстают дела в Японии, но во время моего последнего посещения порта Осака в двадцать первом веке посещение общественного туалета стало самым ярким впечатлением. У меня даже появилось подозрение, что задница у японцев — самая важная часть тела. Унитаз под музыку сделал все сам, без подсказок, и напоследок обмыл, обдул теплым воздухом, обработав мою задницу лучше профессиональной массажистки. Я чуть не кончил от удовольствия. Возможно, была и конкретная программа ублажения, но я не знал, как ее включить, не тянул в то время в иероглифах, которые, что удивило меня, одинаковы у японцев и китайцев, несмотря на то, что языки разные. Образованные китайцы могут общаться с образованными японцами, переписываясь, абсолютно не зная при этом чужой язык.