Скиф-Эллин
Шрифт:
— Это перевал через горы Аманос, расположенный севернее, — проинформировал я, будучи до этого уверен, что старый полководец знает не хуже меня. — Не такой удобный, как Ассирийские Ворота, но через него путь в Киликию короче, — и добавил насмешливо: — Так что сейчас персы в тылу у нас. Или мы в тылу у них.
— Это точно? — спросил он раздраженно.
— Пошли других разведчиков, которым доверяешь, — без обиды подсказал я.
— Я доверяю тебе, — не очень убедительно молвил Парменион и властным тоном приказал скакавшим позади его двуколки трем из десятка посыльных, юношам из знатных македонских семей, указывая в них пальцем по очереди: — Ты скачи в голову колонны, пусть остановятся. Ты — к царю, доложи, что услышал. Ты — к Филоту, пусть срочно пришлет илу гетайров.
В доказательства доверия ко мне Парменион послал на разведку илу македонских гетайров. Я не стал ждать ее возвращение, повел свою илу к обозу, в котором двигались и несколько наших арб. За время похода мы все больше обрастаем барахлом и рабами. По выходу из Амфиполиса арб было всего четыре, а теперь больше двух десятков, и при этом все перегружены. Я приказываю нашим поворачивать назад, а потом направо, к деревне, которая примерно в километре от главной дороги. Мы ограбили ее первыми пару недель назад. После
30
Война — это страшно в любую эпоху и в любой стране. Меняются оружие и методы ведения боя, но страх, нутряной, леденящий, от которого сводит яйца, всегда одинаков. Ты можешь поучаствовать в сотнях сражений — и каждый раз будешь преодолевать этот страх так же, как в первый. Что я сейчас и делаю, глядя на персидскую армию, выстроившуюся на противоположном берегу реки Пинар. Врагов много. Не полмиллиона, конечно, но явно за сто тысяч, то есть раза в три больше, чем нас. Знание того, что мы победим, помогает не сильно, потому что не ведаю, что будет именно со мной, останусь ли живым и здоровым? Так уж устроен человек, что в первую очередь думает о своей маленькой победе, которая может не случиться вместе с общей или произойти вопреки поражению твоей армии.
Персы перегородили долину, зажатую между морем и горами, в самом широком месте длиной около семи километров. На правом фланге, на сравнительно ровном морском берегу, построена тяжелая конница. В центре — фаланга греческих наемников. Они стоят на обрывистом берегу реки, укрепив частоколом низкие места у бродов. За правым флангом и центром в несколько эшелонов стоят спарабара, легкая конница и еще какие-то подразделения, которые слишком далеко от меня, не могу идентифицировать за исключением стана царя царей Дария, благодаря высокому и большому шатру из пурпурной ткани и множеству разноцветных знамен разной формы на врытых в землю высоких флагштоках. Короткая линия фронта не позволила персам в полной мере воспользоваться своим численным превосходством. Большая часть их армии будет тупо наблюдать, как мы уничтожаем меньшую. На левом фланге, который поднимается вверх по пологому склону и упирается в крутой подъем, стоит фаланга кардаков. Так называют гоплитов из разных народов Державы Ахеменидов, обученных греками. Такие фалангисты обходятся дешевле, чем греки, но и воюют по своей цене. Видимо, Дарий предполагает, что сражение будет идти на правом фланге и в центре, где ему удобнее, что Александр не поведет свою конницу по пересеченной местности на склоне горы. Еще левее и нависая над нашим правым флангом, на поросших лесом, крутых склонах, прячутся легковооруженные такабара, набранные из горных племен. Как понимаю, они должны будут напасть на нас с фланга и тыла, когда пойдем в атаку. Дисциплинированностью такабара не отличаются, поэтому наша разведка легко обнаружила их и предупредила царя Александра.
Македонская армия построена, как обычно. На левом фланге под командованием Пармениона фессалийская и наемная конница при поддержке легковооруженных фракийцев и иллирийцев. Вначале фессалийцы были на правом фланге, но, видимо, Александр Македонский увидел, что напротив него мало врагов, и, не привлекая внимания, за спинами фаланги, перебросил к нам. Скифская ила движется, можно сказать, по пляжу. Крайние левые мои бойцы едут там, где набегающие низкие волны добираются до лошадиных копыт. У нашего фланга приказ стоять насмерть, не дать врагу прорваться и зайти в тыл фаланге. То есть мы должны принять главный удар и продержаться, пока наш центр и правый фланг проломят оборону противника. В центре македонской армии стоит фаланга под командованием Кратера, а перед ней россыпью лучники и пращники. На правом фланге под командованием царя Александра — македонские гетайры и гипасписты, привычные к войне в горах, на пересеченной местности. Одна ила выделана для отражения атаки такабара.
Вторая половина дня, небо чистое, ярко светит солнце, но не жарко и не холодно. Ноябрь — самое лучшее время года в этих краях. Вода в море, как по мне, еще теплая, градусов пятнадцать. Я успел искупаться утром на удивление всей македонской армии. Они не понимают того счастья, которое испытываешь, когда выходишь из холодной воды. А бодрит как! До сих пор помогает справляться со страхом. Я легонько бью шпорами по бокам коня, подгоняя. Это не первое его сражение, знает, что будет дальше, поэтому постоянно замедляет шаг, а вслед за ним и остальные лошади первой шеренги Скифской илы, из-за чего мы начинаем отставать от фессалийцев. Впрочем, мы самые крайние, никто этого не замечает. Все смотрят вперед, на персидскую кавалерию, которая, осыпав нас тучей легких стрел, отправленных по навесной траектории с расстояния метров триста пятьдесят и не нанесших особого вреда, стремительно переправляется через реку. Точнее, через очень широкий ручей, потому что в самом глубоком месте коню по брюхо. У меня со словом «персидский» ассоциируется в первую очередь «ковер», а во вторую — «сирень». Слово «кавалерист» пока не прилипает. Может, потому, что не уважаю их, не считаю достойными противниками. Жители этой части Азии воюют, пока хватает эмоционального заряда. Они запросто, на порыве, могут стать смертниками, но вот на продолжительное сражение не способны. У эмоций есть закономерность: если сильно напрягать, то быстро сменяются на противоположные. Главное — выдержать первые минуты боя, пока у врага отвага не сменится на трусость. Вдобавок имеют большие проблемы с дисциплиной. По отдельности бывают хорошими воинами, а вот вместе превращаются в отару баранов, которая бездумно несется в атаку вслед за вожаком-козлом или так же бездумно удирает, потеряв его.
Я достаю лук и, когда до переднего всадника остается метров двести пятьдесят, стреляю в него. Страх сразу уходит, и вместо него меня накрывает горячка боя, в которой реальность распадается на отдельные яркие кадры. Судя по позолоченным шлему, пластинчатой броне и алому плащу, развевающемуся на скаку, это старший командир, может быть, какой-нибудь сатрап. У царя царей Дария сатрапов, как у дурачка фантиков, так что, скорее всего,
Ближний перс от меня уже метрах в двадцати. Я отчетливо вижу морду его лошади, защищенную кожаным шанфроном, а вот всадник кажется мне темным пятном, которое держит копье с длинным, сантиметров тридцать, железным листовидным наконечником, надраенным до блеска. Мне чудится, что, если упущу этот наконечник из вида, он окажется в моем теле. Когда мы сближаемся, я поднимаю щит, готовясь отразить прямой удар с замахом над плечом, и направляю копье в живот врага. Конь перса шарахается вправо, чтобы не столкнуться с моим. Лошади — не люди, биться грудь в грудь не умеют и не хотят. Длинный надраенный наконечник только цепляет край моего щита, а мое копье и вовсе проходит мимо. Я сразу отбрасываю свое, потому что в толкотне, которая образовалась из-за навала персов, толку от него мало. Да и никогда я не был силен в поединках на копьях. С саблей управляюсь лучше. Прикрывшись щитом от предполагаемых ударов слева, тут же срубываю оказавшегося справа от меня перса в странном бронзовом шлеме в виде бычьей головы с настоящими рогами, словно проросшими через металл. Такое впечатление, что перс бодаться сюда прискакал. Клинок моей сабли рассекает доспех над ключицей и ее саму, погрузившись в тело сантиметров на пять. Убить, может, и не убил, но с такой раной вряд ли перс продолжит сражаться. Мой конь протискивается вперед, злобно кусает вражеского, сивого и более высокого. Тот скалит крупные желтые зубы, как обычно делают лошади, когда не нравится угощение, которое суешь им в морду. Укусить моего в ответ не успевает, переместившись вперед, что дает мне возможность уколоть саблей его седока в правый глаз, между нащечником и наносником. Враг, вскрикнув от боли, откидывается назад слишком резко, из-за чего валится с лошади. Я шлепаю окровавленной саблей плашмя по сивому крупу, подгоняя жеребца, чтобы позволил моему протиснуться вперед, к следующему врагу, который проколол копьем кого-то из бессов и собрался разобраться со мной. Ударом сабли отбиваю его копье, оставив на кизиловом древке, покрытом черным лаком, светлую отметину, и бью по запястью правой руки, которая его держит, перед краем железного наруча с кожаной подкладкой внутри. Отсекаю не полностью, кисть повисает на клочке мяса и смуглой шкуры, которую заливает кровь, хлестнувшая из раны. Копье выпадает из ослабевших пальцев. Перс поднимает раненую руку и смотрит на нее так, словно случилось что-то невероятное. Чтобы удивить его еще больше, наношу рубящий удар по правому бедру, не защищенному доспехом, и шпорами подгоняю коня, чтобы протискивался дальше. В последний момент замечаю копье, направленное в мою голову спереди слева от меня, успеваю переместить щит. Острие копья звонко бьет в железную полосу и с раздражающим скрежетом скользит по ней. Удар был сильный, легкой болью отдавшись в моей левой руке у локтя. Из-за него я чуть не прозевал нападение справа. Это был пожилой перс с наполовину седыми бровями, усами и бородой. Растительность покрывало его лицо так обильно, что нос словно бы выглядывал из засады, а губ и вовсе не было видно, даже когда, как я заметил по движению бороды, перс открыл рот. Кривая сабля в его руке, судя по беспорядочному узору на клинке, была из литого булата, который персы называют фарандом. Такая сабля сейчас стоит на порядок или даже два дороже изготовленной из обычной стали. Я успеваю отбить ее в самый последний момент, а затем злым, лихим ударом достаю верхней третью елмани его шею, густо поросшую волосами, и рассекаю ее ниже шлема в районе сонной артерии достаточно глубоко, чтобы запустить алый фонтанчик. Отбиваю еще раз кривую саблю неугомонного перса, пока не понявшего, что уже практически мертв, и коротким ударом рассекаю почти полностью его правую руку над локтем, где заканчивает бронзовый наруч с барельефом в виде бегущих друг за другом львов. Сабля выскальзывает из ослабевших пальцев и повисает на кожаном темляке. Я выпускаю свою, чтобы тоже повисла на темляке, хватаю чужую и сдергиваю ее с безжизненно висящей руки. Эта сабля может оказаться самым ценным трофеем за сегодня. Перс пытается оттолкнуть меня краем красного круглого щита, оббитого железными полосами, покрашенными в черный цвет, но движения его все медленнее и слабее. Когда кривая сабля оказывается у меня, ее предыдущий хозяин сперва медленно заваливается на шею лошади, а потом — влево. Он упал бы на землю, если бы слева впритык к его коню не стоял другой, лишившийся наездника.
Завладев трофеем, я оглядываюсь по сторонам, отыскивая следующего противника. Между мной и ближним персом с десяток лошадей, причем большая часть, судя по попонам, более скромным и без бахромы, которую так любят азиаты, принадлежала раньше фессалийцам. Отважные греческие воины не выдержали натиск персов и отступили. Скифская ила оказалась прижатой к морю. Бессы отбиваются от одиночных персов, которым удается прорваться через преграду из лошадей, и поглядывают на меня, чтобы личным примером показал, как надо сматываться по мелководью, пока нам не зашли в тыл. Я знаю, что мы все равно победим, поэтому удирать не собираюсь. С другой стороны и погибнуть зазря тоже неохота. Прикрываясь щитом от стрел, которые летят в нас со стороны конных персидских лучников, оцениваю ситуацию.
Впереди и правее, выше по склону, вижу, как развалилась македонская фаланга, пытавшаяся выбраться на крутой берег реки, как греки на службе у персов вклинились в разрывы и принялись громить ее. И еще выше по склону вижу, как македонская конница смяла кардаков и стоявших за ними воинов и повернула налево, заходя в тыл фаланге греков-наемников. Уцелевшие кардаки и те, кто стоял за ними, в том числе и элитная конница, охранявшая стан царя царей Дария, улепетывают со всех ног. Это, видимо, заметили и фессалийцы, которые, удирая, оторвались от персов, начавших заходить в тыл македонской фаланге, и остановились, прикидывая, чья возьмет. Вывод сделали правильный, развернулись и ударили во фланг персам. Те сразу дрогнули и помчались на другую сторону реки. Я помог фессалийцам, выпустив несколько стрел по скакавшим мимо персам. Почему они так легко обратились в бегство, я понял, когда увидел, что весь правый фланг персидской армии несется вдоль берега моря на восток, подальше от места сражения. Всё, мы победили.