Скифская пектораль
Шрифт:
Потом умер дядя Витя, и Егорушке пришлось в 16 лет идти зарабатывать на жизнь. Начинал он грузчиком в порту…
Годы шли, а мысли о кровавой вендетте не оставляли его. Он уже был близок к той грани, за которой идея-фикс превращается в диагноз. Ему даже в голову не приходило, что, возможно, его обидчиков давно нет в живых. Они могли попасть в жернова сталинской мясорубки и по доносу соседа, кума или свата замолчать навеки в подвалах НКВД или сгинуть в необъятных просторах Сибири, куда высылали раскулаченных крестьян с семьями, предварительно отобрав у них всё до нитки. Могли умереть от голода 1933 года на Украине, или же встретить немецкую пулю на Второй мировой. Он хотел мстить призракам, чьи души уже давно покинули эту землю. Но Егор не думал об этом. Оно жаждал мести, он готовился к ней, он жил почти в походных условиях, не обзаводясь ни семьёй, ни имуществом – для того, чтобы в любой момент можно было выехать на родину. Вот только она освободится от большевиков и можно будет отправляться…
Ему было далеко за 30, когда он женился на русской девушке. Родился сын Николай. Семья отягощала его, к тому же супруга не разделяла его стремлений. Без сожалений он вскоре расстался с ней, правда, к сыну всегда приходил, от отцовских обязанностей не отказывался. Вот так и прошла жизнь.
Дед Егор неспешно рассказывал Владимиру о своём прошлом.
– И вот сижу теперь в свои 87 лет один, как перст. Времени много, вспоминаю, думаю обо всём целыми днями. И вот только теперь, в старости, пришла ко мне мудрость. Правильно в Библии говорится: если тебя ударили по одной щеке, подставь другую. Это, конечно, не в буквальном смысле надо понимать, тут смысл в том, чтобы не отвечать ударом на удар, злом на зло, потому что зло надо гасить сразу, не давая ему разгореться в большой пожар. Тот, кто отвечает ударом на удар, сам становится сеятелем зла, а за это неминуемо следует расплата. Вот я всю жизнь мечтал о мести, а в результате оказалось, что жизнь прошла мимо меня. Я сам у себя украл жизнь. Вот это и кара за дурные мысли. У тех убийц, наверное, уже и косточки истлели в земле, а я всё вынашивал планы отмщения… Вместо того, чтобы получать радость от жизни, радоваться своей молодости… А вот сейчас сижу и думаю: где мои двадцать, тридцать, сорок лет? Почему я так бездарно растратил их? Вернуть бы мне те годы! Я бы женщинами увлёкся, – с улыбкой сказал дед Егор. – По ресторанам бы их водил. В казино ходил бы, – совсем уж рассмеялся он.
Владимира удивило упоминание о Библии. Он знал, что дед Егор был яростным атеистом. Он хотел спросить, в чём причина такого пересмотра мировоззрения, но не хотел перебивать, а когда дед закончил говорить, то он уж и забыл об этом.
– А ещё я понял свою ошибку в отношениях с вами, моими внуками. Дело в том, что я просто не умею общаться с детьми. Я сам вырос без родителей, своего сына не растил, а только навещал. Вообщем, не знал, как детей воспитывают. Когда вы приезжали, мне хотелось поговорить с вами, пообщаться, что-то своё вам рассказать. Но не знал, как подступиться. Не было у меня подхода к детям. Вот и начинал придираться, замечания делать. Думал, что с этого можно начинать разговор. А оказывается, всё не так. Вы уж простите меня, дурака старого…
– Да что ты, дедуля, – Владимир взял старческую морщинистую руку. – Не надо так говорить. Мы тоже виноваты – никогда не интересовались тобой. Мы ничего не знали о тебе. Но теперь это в прошлом. Отныне всё будет по-другому. Я буду к тебе часто приезжать, а когда Таня вернётся, то и она тебя будет навещать. Если хочешь – переезжай ко мне. Там ты будешь не один. А Тане я обязательно расскажу о нашем разговоре. Она будет рада, что мы, наконец, нашли общий язык. Это надо было сделать давно, но лучше поздно, чем никогда. А теперь я ещё вот что хотел спросить у тебя: где было наше поместье? Не в Херсонской области?
– Мелитопольский уезд Таврической губернии, – ответил дед Егор.
– Жаль… Я сейчас занимаюсь скифскими курганами, меня интересует курган Огуз в Нижних Серогозах Херсонской области.
– По современному административному делению Нижние Серогозы относятся к Херсонской области, – сказал дед, немигающим взглядом глядя на внука. – А до революции Нижние Серогозы входили в Мелитопольский уезд Таврической губернии. Именно там, в Нижних Серогозах, находилось имение князей Бобровых. На их землях и находился курган Огуз.
Владимир утратил дар речи. Он смотрел на деда и думал: «Неужели всё так просто? Или, наоборот, всё так сложно? Если бы у нас не было многолетнего отчуждения, я бы знал об этом, давно знал. А вот ведь как получается – деду 87 лет, мог бы и не успеть… Мог бы так никогда и не узнать».
– Мне об этом перед смертью рассказала тётя Вера. Если курган был на нашей земле, то и сокровища из него принадлежат нам, – говорил дед.
«Значит, скифское золото в доме Энрике, которое он продал, чтобы выкупить свой замок – моё?!» Ему самому было трудно привыкнуть к этой мысли, оттого он не стал пока говорить об этом деду.
– Я хотел вернуть себе сокровища, но при сталинском железном занавесе это было невозможно. Когда началась вторая мировая война, появилась такая возможность. С одной стороны, война, неразбериха – тут проще свои дела делать. А с другой стороны – всякие проверки на дорогах в оккупированных странах, попробуй-ка сначала незаметно раскопать курган, а потом провезти золото через всю Европу, через Ла-Манш… И тут я познакомился с одним шотландцем. Чистейшей воды авантюрист! Он такие дела в одиночку прокручивал! Обедал в ресторанах бесплатно, ювелиры доверяли ему драгоценности, которых он не возвращал, получал деньги в банке, не имея там счёта… Прямо Вольф Мессинг какой-то. Он умел создать себе образ некоей таинственной особы, которая ещё не может назвать своё имя, но при этом имеет весьма и весьма значительный вес и значение. У него была очень сильная воля. Он умел подчинять себе людей, оставаясь при этом в их глазах милейшим, честнейшим, любезнейшим человеком. Ему удавалось всё. Не было ни одного прокола. Скорее всего, он владел элементами гипноза. Удача просто сама шла к нему в руки. Ему просто везло, удивительно везло. И я понял, что это тот самый шанс. Этот аферист пройдёт огонь, воду и медные трубы и достанет всё, что надо, хоть у чёрта на рогах. Мне пришлось заплатить ему очень и очень солидные деньги – и это только задаток. Я тогда уже крепко стоял на ногах, мог себе это позволить. Через несколько месяцев это самый Гарри Макбрайт вернулся. Позвонил, сказал, что привёз 16 ящиков античного золота и серебра, но закопал их где-то в Шотландии, в какой-то одному ему ведомой пещере. И ещё сказал, что если я хочу заполучить всё это, должен заплатить ему довольно кругленькую сумму, во много раз превышающую ту, которую я ему уже заплатил и ту, о которой мы договаривались по завершению дела. Он сказал, что моего задатка ему не только не хватило, но он ещё и вложил свои деньги. Приходилось платить немцам за разрешение копать курган, платить начальнику лагеря военнопленных за использование их труда, потом, пока вёз через всю Европу, откупался от любопытных военных, полицейских и прочих постов. Вообщем, мы назначили встречу, чтобы всё обсудить. Я увидел его с другой стороны улицы, он приехал на машине с откидным верхом, с ним рядом сидел ещё какой-то человек. А ещё шла война, немцы бомбили Лондон, и как раз в этот момент объявили воздушную тревогу. Все люди побежали в бомбоубежище, а Гарри, увидев меня, помахал рукой и хотел выйти из машины. И в этот момент где-то рядом разорвалась бомба. Гарри и его спутник были убиты наповал. На моих глазах… Так закончился путь этого баловня судьбы. Ему всегда безумно везло, наверное, его ангел-хранитель, зная, что времени ему отпущено мало, хорошо заботился о нём. А я потерял даже саму надежду когда-нибудь найти скифское золото. Только Гарри знал, где оно спрятано, а с его смертью ниточка оборвалась. Вместе с ним погиб, как установила полиция, его отец, Генри Макбрайт. Он служил управляющим в одном доме…
– В доме лорда Норфолка, – то ли спросил, то ли констатировал факт Владимир.
– Верно! А ты откуда знаешь? – изумился дед.
– Я бывал у них в доме, слышал эту фамилию.
Владимир не сказал правды и презирал себя за это. Но он не готов был сказать деду, что его золото найдено и продано. Если сокровища найдены в доме Энрике – значит, это его собственность? Но ведь это наследство семьи Бобровых! Нужно время, чтобы разобраться в этой дилемме. «Пока не буду ничего говорить старику, а то расстроится». Надо самому попытаться понять, осознать, может быть, посоветоваться с юристом. Хотя что тут советоваться: золото продано, деньги вложены в чужую недвижимость. Нет ни золота, ни денег. Нет, лучше всего сейчас перевести разговор на другую тему.
– Ты с моим отцом встречаешься? – спросил Владимир.
– Да, он приезжает. Часто перезваниваемся. У Николая есть несколько дежурных вопросов, которые он мне задаёт всякий раз. В основном его интересует моё самочувствие. А поговорить с ним, вот как сейчас с тобой, у нас не получается. Хоть он и мой сын, хоть мы и всегда поддерживали связь друг с другом, но мы чужие по духу. Он пошёл не в нашу породу, а в материнскую. Он и внешне в свою мать – невысокий, пухленький, и характером слаб и нерешителен, как она. Дел вести не умеет. Сколько я ему внушал, что нельзя всё до последнего гроша вкладывать в какое-то одно дело – и всё без толку. Он не только рисковал благополучием своей семьи всякий раз, как наслушается рекламы, но и реально терял всё. Сколько раз я выручал его из таких передряг!
– Так это ты помогал нам подниматься, когда мы оказывались чуть ли не на дне?
– Конечно! А кто же ещё? Что было бы с вами, если б не я! Николай слабохарактерный. И Ольга, жена его, ваша мать – тоже. А вот вы, мои внуки – вы уже Бобровы! Наша кровь! Поэтому я вас и любил больше, чем своего сына. Вы с Татьяной напоминаете мне моих родителей. Вы на них похожи. Хотя вы уже стали старше них. Моему отцу, когда его убили, было 25 лет, матери – 23. И совсем никому это не интересно… Это только моя боль. Никого она больше не трогает. Каждый занят своей жизнью, своими проблемами, никого не интересует драма, которая разыгралась больше восьми десятилетий назад очень далеко отсюда. Никто не хочет слушать стариков, а ведь сколько мы можем рассказать о пережитом – ни в одной книге вы такого не прочитаете. И мы уходим, унося с собой свой внутренний мир, свои большие и маленькие трагедии…