Скифы: расцвет и падение великого царства
Шрифт:
Значительный интерес представляет рассказ Геродота о скифском новогоднем празднике, учрежденном якобы Колаксаем, первым скифским царем, в честь священного золота, которое упало с неба и было предназначено именно ему. Главные компоненты праздника: ночное бдение у священного золота ритуального заместителя царя, его убийство через некоторое время, объезд царем-всадником земельного надела. В ритуале праздника была, вероятно, и пахота – имитация священного брака и божества земли. Эти два элемента праздника реконструированы на основе мифологических сюжетов и обрядов иных индоевропейских народов. В целом в этом празднике и связанных с ним культовых легендах слились, видимо, элементы среднеевропейской аграрной мифологии (мотив священного плуга) и индоиранской концепции царской власти. Это произошло, вероятно, в результате тесных контактов скифов-кочевни-ков и местных земледельческо-скотоводческих племен, на земле которых, возможно, проводился этот праздник.
Обряды, совершавшиеся во время новогоднего празднества, повторяли сакральные действия при сотворении мира. И в то же время это было новое творение мира, обновление всего природного жизненного цикла. Главное место
Культ предков тесно связан с погребальным культом и культом плодородия. Умершие становились духами – покровителями местности, управляющими природными стихиями, к которым обращались за помощью в повседневной жизни (к помощи высших богов прибегали лишь в исключительных случаях). Разрушение могил предков было поводом к войне, как следует из ответа Идан-фирса Дарию. Причем это не столько личные предки, сколько умершие мужчины племени (рода) вообще – бывшие защитники и богатыри. Именно культ богатырей (героев) имел, видимо, в скифском обществе гораздо большее общественное значение, чем культ предков, более характерный для земледельческих народов. В числе почитаемых героев могли быть и иноземцы, и полумифические исторические личности. Парными или близнечными божествами-героями считают изображения так называемых побратимов – двух скифов, пьющих из одного ритона. Эти персонажи можно, видимо, сравнивать с божественными близнецами – индийскими Ашвинами и греческими Диоскурами. Могилы героев были объектами особого поклонения. Им ставили каменные изваяния. Судя по атрибутике изваяний, их почитали как защитников и подателей плодородия, в том числе и человеческого.
Культ вождей имел формальное сходство с культом героев, но уже являлся идеологическим обоснованием новой, деспотической власти вождя-царя. В скифском обществе был развит культ вождей. Это ясно из мифологии, обосновывающей божественное происхождение царской власти, а также роли царя в религиозном культе, погребального обряда, изобразительного искусства.
У древних иранцев существовало специальное сословие жрецов. Видимо, так было и у скифов. Споры ведутся лишь о том, была ли это обособленная сословно-кастовая группа наподобие «атраванов» – жрецов огня, либо скифские «предсказатели» были подобны вещунам и ворожеям языческих племен Севера и Востока Европы. Согласно Геродоту, среди скифов было много «предсказателей», которые гадали с помощью большого числа ивовых прутьев, раскладывая и складывая их на земле. Этот способ гадания археологически засвидетельствован у родственных скифам племен Сибири и Средней Азии (находки прутьев в погребениях). Более известны были энареи-андрогины, т. е. «не мужчины», или «евнухи». Они носили женскую одежду, занимались женскими работами и даже разговаривали «по-женски». Способ гадания у них также был женский: они переплетали и расплетали полоски липовой коры, разрезанные на три части. Судя по всему, они являлись жрецами культа Аргимпасы-Афродиты.
Функции скифских «предсказателей» были, вероятно, подобны функциям служителей культа такого уровня у иных народов. Это, прежде всего, врачевание болезней, а также «управление» атмосферными явлениями и военная магия. Скифские «предсказатели», возможно, сопровождали войска в походе, подобно персидским магам и монгольским шаманам. В их ведении были и судебно-карательные функции, т. е. отыскивание разного рода злоумышленников. Высшим авторитетом в судебных делах, в том числе касающихся веры, был царь. Перед лицом царя происходили судебные разбирательства, он судил «предсказателей» в случаях конфликтов между ними и даже казнил их. Во времена Геродота были обычны столкновения между царем и предсказателями. Их нередко казнили за «ложные пророчества». Возможно, в основе лежал конфликт новой волны кочевников – царских скифов и старой могущественной аристократии, в том числе жреческой. Сами цари также выполняли определенные жреческие функции, например, приносили жертвы в честь священных золотых реликвий, якобы дарованных небесным божеством первому царю.
Скифам, как и иранцам вообще, было присуще преобладание мужчин в культовой сфере. Античные авторы, в том числе Геродот, упоминают лишь мужчин-жрецов. В особенности это касалось более официальных форм культа. За женщинами оставались, главным образом, домашние культы, а также обряды, связанные с погребениями и некоторые тайные обряды. К ним относились различные хтонические культы, связанные с почитанием демонов плодородия.
Основным видом ритуальной деятельности были жертвоприношения. Они проводились без участия специальных жрецов. Обряд жертвоприношения был крайне прост. Жертвенное животное душили петлей, накинутой на шею (бескровное жертвоприношение), взывая при этом к божеству. Потом мясо варили в котлах, причем часть мяса и внутренностей (доля бога) бросали перед собой на землю. Приносили в жертву быков и других животных, за исключением свиней, но более всего коней. Исключительная роль конской жертвы, а также бескровный обряд жертвоприношений сближают скифскую обрядность с древнеиндийской. Наиболее ценными считались человеческие жертвоприношения, например, в культе Арея: кумир божества орошали кровью.
Выше мы уже выяснили, что изображения человека, заимствованные скифами из древневосточной и ионийской традиций, к середине VI в. до н. э. совершенно исчезают из искусства Скифии. Образ человека здесь появляется вновь не ранее конца V в. до н. э., а широкое распространение получает в IV в. до н. э. Таким образом, на протяжении свыше полутора веков скифское искусство совершенно не знает антропоморфных мотивов в торевтике, мелкой пластике и других подобных сферах материальной культуры. Но история каменных изваяний этой закономерности явно не подчиняется.
По мнению Д.С. Раевского, на каменных изваяниях Скифии изображен первопредок и герой скифской мифологии – Таргитай, которого Геродот считает полностью тождественным греческому Гераклу. Таргитай – первый человек, прародитель всех скифов. Этот факт хорошо согласуется с наличием на изваяниях символики фаллоса.
Здесь следует обратиться к прагматическому аспекту анализа скифских изваяний, поскольку выяснение того, как и кого они изображали, должно вестись в тесной связи с поисками ответа на вопрос, для чего изображали. Как отмечалось, общепринятым является мнение, что изваяния служили в Скифии надгробными памятниками лиц достаточно высокого социального ранга. В этой связи вспомним, что с точки зрения архаической культуры смерть члена социума есть нарушение порядка (космического, социального и т. п.), нарушение стабильной структуры, требующее скорейшего устранения. Чем выше социальный ранг умершего, тем существеннее это нарушение; максимума же оно достигает в случае смерти царя (в рамках племени – вождя), являющегося личностным воплощением всего социального организма. Смерть царя, – отмечает Д.С. Раевский, – есть временное торжество хаоса над космосом, уничтожение порядка. Конкретные проявления этого могут быть весьма разнообразны. С одной стороны, науке известны примеры прямой манифестации в подобных случаях социального хаоса; так, в некоторых африканских обществах после смерти царя громили рынок – воплощение упорядоченного существования социума, нарочито безнаказанными оставались различные преступления и т. д. С другой стороны, та же идея увязывалась с символическими системами. Так, у североамериканских индейцев смерть вождя приравнивалась к тому, что «сломался мировой столб», что он «упал на землю» и т. п. Если же смерть человека, воплощающего космический порядок, осмысляется как падение мирового столба, то восстановить этот порядок следует прежде всего путем его воздвижения. Но ведь именно одним из предметных воплощений космического столпа как олицетворения миропорядка и являются скифские антропоморфные изваяния. Тогда воздвижение подобного изваяния на могиле человека, смерть которого нарушила установленный миропорядок, является одним из самых естественных действий, ведущих к устранению нанесенного этой смертью урона. Такое толкование позволяет увязать воедино представления о семантике, синтактике и прагматике изваяний. Более того, именно оно объясняет упоминавшиеся выше случаи вторичного использования изваяний: предложенное толкование предполагает одномоментальное, кратковременное их употребление, после же выполнения сугубо прагматической задачи изваяния могли уничтожаться или подвергаться вторичному использованию, скорее всего, впрочем, также связанному с их семантикой.
Изложенное толкование значения и назначения изваяний позволяет объяснить и суть их стилистической эволюции. Если, как было сказано, эти памятники воздвигались по случаю смерти царя (вождя) и были призваны устранить причиненное ею нарушение космической и социальной стабильности, то само изваяние, особенно если учесть присущий ему антропоморфизм, свободно могло толковаться как заместитель умершего, а в конечном счете – как его изображение. Такое понимание тем естественнее, что Таргитай есть, по скифской мифологии, предок скифских царей, а иногда именуется просто первым царем. Следовательно, любой царь в соответствии с нормами мифологического мышления есть земное воплощение этого божества, а изображение Таргитая есть в то же время изображение конкретного царя и наоборот.
Но пауза в нарастании антропоморфных тенденций в скифском искусстве (и религии) длилась совсем недолго. И здесь немалую роль сыграло влияние греческой культуры, переживавшей в V–IV вв. до н. э. небывалый расцвет как в материковой Греции, так и в ее колониях.
Приспособление эллинского искусства с его искушенностью в воплощении действия, сюжетного начала для выражения скифской картины мира предопределило возвращение в репертуар искусства Скифии антропоморфных образов, но уже на качественно ином по сравнению с ранней стадией уровне. Если в начале его истории предпринимались лишь попытки приспособить чуждые по происхождению образы и иконографические схемы для воплощения персонажей и сюжетов скифской мифологии, то теперь греческие мастера оказались способны решить принципиально иную задачу – создания оригинальных композиций и иконографии, изначально призванных воплотить эти сюжеты. Успеху на этом пути способствовали, во-первых, хорошее знание припонтийскими эллинами скифского быта и культуры, во-вторых, особенно отчетливо проявившееся в эпоху эллинизма освобождение греческого искусства от сковывающих рамок жесткого канона, практически безграничное расширение доступных ему тем и способов их изобразительного решения.
На куль-обской, воронежской и гаймановской чашах, на чертомлыцкой серебряной амфоре, на гребне из кургана Солоха, на целом ряде золотых и серебряных бляшек из скифских погребений мы находим композиции, доказывающие, насколько успешно была решена эта задача античными мастерами. Ранее Д.С. Раевским была предпринята попытка обосновать принципиальную необходимость толкования всех этих сцен как связанных не с бытовыми сюжетами, а со скифской мифологией и ритуалом. Исследования последних лет
С.С. Бессоновой, Е.Е. Кузьминой, Д.А. Мачинского и др. подкрепили мнение, свыше 30 лет назад высказанное Б.Н. Граковым, полагавшим, что в IV в. до н. э. «Скифия, сохраняя древние сказания и культы, в значительной степени ввела в них изображения человека. В этом ей помогало соседнее эллинство, принеся свое разработанное антропоморфное искусство на скифские алтари». Не антропоморфизация «звериного пантеона», но воплощение сюжетов и персонажей антропоморфной мифологии в ранее неизвестных здесь изобразительных памятниках – вот истинная сфера воздействия греческой культуры на скифскую в данный период.