Скиталец
Шрифт:
Он мог прозвучать совсем неподалеку, но плотное марево приглушало звуки, а когда Томас, напрягая зрение, всмотрелся в дым и туман мимо полыхающего огня, перед ним неожиданно показались двое скакавших легким галопом всадников в кольчугах, все в черном, с мечами в черных ножнах и верхом на черных конях. Они гнали перед собой еще двух людей, шедших пешком. Один, судя по черному с белым одеянию, был священник, доминиканец, и по лицу его была размазана кровь. Второй, рослый, с длинными черными волосами и узким, умным лицом мирянин, был, как и всадники, в кольчуге, но без меча. Странная процессия проследовала сквозь дымный туман, а потом остановилась у перекрестка, где священник пал на колени и осенил себя крестным знамением.
Похоже, сопровождавшего его всадника этот неожиданный молитвенный порыв привел в раздражение. Он повернул коня и, обнажив меч, легонько, но чувствительно кольнул коленопреклоненного человека острием. Священник обернулся к нему и, к величайшему изумлению Томаса, обрушил посох на руку обидчика. Лошадь отпрянула, всадник потерял равновесие, и удар его длинного клинка пришелся впустую. Тем временем, хотя, как это произошло, Томас не видел, второго всадника уже сбросили с коня. Во всяком случае, он валялся на земле, а черноволосый малый в кольчуге замахивался на него длинным ножом. Томасу оставалось лишь ошарашенно глазеть на происходящее, ибо он был уверен, что ни священник с посохом, ни малый с ножом того истошного вопля, который он услышал, не издавали, а никого больше видно не было. Один из двух всадников уже распрощался с жизнью, а другой молча дрался со священником, и у Томаса создалось ощущение того, что это не реальная схватка, а очередной сон или новое знамение, исполненное мистического смысла. Что-то вроде мистерии, символического представления: всадник в черном олицетворяет дьявола, священник — Божий промысел, и сомнения Томаса насчет Грааля вот-вот разрешатся: все зависит от того, кто одержит верх.
Но тут отец Хобб выхватил у Томаса его длинный лук и вскричал:
— Мы должны помочь!
Впрочем, священник едва ли нуждался в помощи. Ловко орудуя посохом, он не только отражал удары меча своего противника, но и сам угодил ему по ребрам. Потом черноволосый малый, разделавшись с одним недругом и забрав его меч, подскочил и вонзил клинок в спину всадника. Тот конвульсивно дернулся и выронил оружие. Долю мгновения он взирал на священника с высоты седла, а потом повалился навзничь. Ноги его запутались в стременах, и испуганный конь протащил тело на некоторое расстояние, затем избавился от него, после чего помчался вверх по склону. Убийца вытер клинок и забрал у одного из убитых ножны.
Священник побежал за второй лошадью, но, почувствовав, что за ним наблюдают, повернулся и увидел в тумане двух мужчин и одну женщину. Один из незнакомцев был священником, но в руках он держал лук с наложенной на тетиву стрелой.
— Они хотели убить меня! — воскликнул Бернар де Тайллебур по-французски.
Его черноволосый спутник мгновенно развернулся и угрожающе поднял меч.
— Все в порядке, — сказал Томас, забирая черный лук у отца Хобба и вешая его себе на плечо.
Бог высказался, священник взял в этом поединке верх, и юноше вспомнилось его ночное видение, когда Грааль маячил в облаках, как огненная чаша. Потом он увидел, что покрытое ссадинами и кровью лицо незнакомого клирика измождено и сурово, как лицо мученика, взалкавшего Бога и достигшего святости. Едва справившись с непроизвольным желанием преклонить перед доминиканцем колени, Томас спросил:
— Кто ты?
— Я посланец, — вымолвил Бернар де Тайллебур первое, что пришло на ум, желая скрыть растерянность.
Избавившись от своего шотландского эскорта, он теперь гадал, как отделаться и от рослого молодого человека с длинным черным луком. Но тут в воздухе засвистели стрелы: одна глухо ударилась о ствол ближайшего вяза, другая на излете скользнула по влажной траве. Где-то неподалеку заржала лошадь, а следом, уже с большего расстояния, донеслись крики людей.
Бернар де Тайллебур крикнул слуге, чтобы тот поймал вторую лошадь, которая рысцой поднималась по склону холма, а когда она была поймана, доминиканец увидел, что незнакомец с луком, напрочь позабыв о нем, смотрит на юг. Туда, откуда прилетели стрелы.
Убедившись в этом, доминиканец повернулся к городу, поманил слугу за собой и поспешил к своей цели.
Ради Господа, ради Франции, ради святого Дениса и ради Грааля.
Сэр Уильям Дуглас клял все и вся, а вокруг него свистели стрелы. Раненые лошади ржали от боли и страха, сбрасывая всадников. Стрелы настигали и самих всадников, которые падали из седел — кто раненый, а кто и мертвый. На какой-то миг старый воин растерялся, но быстро сообразил, что его фуражный отряд нарвался на английских стрелков. Но что это за стрелки, откуда они взялись? Известно ведь, что вся проклятая английская армия находится сейчас у черта на рогах, во Франции! Выходит, почтенные жители Дарема нарушили перемирие?
Одной лишь этой мысли было достаточно, чтобы сэра Уильяма охватила ярость. «Христос милосердный, — подумалось ему, — да я же тогда камня на камне не оставлю от их поганого городишки!»
Рыцарь прикрылся большим щитом, пришпорил коня и поскакал на юг — туда, где за невысокой, но густой живой изгородью укрылись, расположившись в линию, вражеские стрелки. По его прикидкам, их было не так уж много, может быть, всего человек пятьдесят, а он, несмотря на первые потери, имел под рукой около двух сотен всадников. Естественно, рыцарь приказал своим людям наступать.
— Убейте негодяев! — ревел в ярости сэр Уильям. — Смерть им!
Он пришпорил коня, расталкивая других всадников в нетерпеливом стремлении добраться до изгороди. Опытный вояка прекрасно понимал, что лобовая атака под обстрелом означает для кого-то из его людей верную гибель, но зато когда шотландцы перемахнут терновник и окажутся среди этих паршивцев, они перебьют их всех.
«Проклятые лучники», — подумал рыцарь. Он ненавидел лучников вообще, а английских в особенности, но самое сильное отвращение питал к коварно нарушившим перемирие лучникам Дарема.
— Оу! Оу! — издал сэр Уильям боевой клич. — Дуглас! Дуглас!
Врагам следовало знать, кто сейчас будет убивать их, а потом, когда они будут уже мертвы, насиловать их жен. Если горожане нарушили перемирие, то и сам Бог не поможет Дарему, ибо шотландцы разграбят и сожгут все, что только можно! Они изнасилуют женщин, спалят дома, развеют пепел, разбросают кости горожан, и еще долгие годы люди при виде развалин некогда величавого собора и птиц, гнездящихся в пустых башнях бывшего замка, будут вспоминать, как отомстил за коварство рыцарь из Лиддесдейла.
— Дуглас! — проревел он. — Дуглас!
Стрелы градом сыпались на его щит. Конь истошно заржал, споткнулся, и рыцарь понял, что животное ранено. Прежде чем лошадь повело в сторону, сэр Уильям высвободил ноги из стремян и выбросил себя из седла, упав прямо на щит, заскользивший, словно сани, по мокрой траве. Мимо, с боевым кличем на устах, скакали его люди. Подстреленный конь бился в агонии, но сам рыцарь не получил ни раны, ни царапины, он даже не ушибся. Сэр Уильям вскочил на ноги, подобрал выпавший при падении меч и помчался на врага вместе со своими всадниками.