Скитания Кота

Ситников Юрий

Вот и лапы уже перепачканы, и кочка раскопана, и струя хорошего запаха сильнее бьет в нос, а съестного не видно. Повинуясь инстинкту, Кот продолжал копать, появилась первая ямка, затем вторая, запах вскружил голову – пахло мышью. Невероятно, меньше всего он ожидал почуять в лесу запах грызуна: по наивности Кот полагал, те живут исключительно на дачах и в больших городах. Но нет, пахнет же сейчас здесь мышью. Определенно мышью!

Кот работал лапами все быстрее и быстрее, чувствовал, цель близка, надо поднапрячься – и удастся позавтракать шустрым зверьком.

Заостренная морда маленькой мыши показалась из разрытой норы в момент наивысшего кошачьего азарта. Вот она – лови! Мышь выскочила из норы, добежала до пня, хотела юркнуть в кучу листьев и даже зрительно наметила траекторию побега, но сегодня был не её день. Кот оказался проворнее. А мышь была очень даже вкусной, вкуснее дачной, что не могло не придать бодрости духа.

Можно сказать, Коту повезло, он наткнулся на неглубокую защитную мышиную нору, в которой отдыхала молодая неопытная мышь. В большинстве случаев такие норы не имеют кладовых камер и у них есть всего одно входное отверстие. В защитных норах мыши отдыхают, прячутся от хищных птиц, но в случае с лестными животными, кто не прочь полакомиться грызунами, защитные норы, увы, малоэффективны. Их удается ловко разрыть сильными лапами, и участь добычи предрешена. Другое дело – сложные норы, там и отнорков несколько, и глубже они намного, и надежней. Но не об этом сейчас речь, позавтракал Кот мышью – и хорошо.

Побродив какое-то время вблизи разрытой норы (а вдруг снова повезет?), разворошив для порядка лапой листья у трухлявого пня и сжевав невкусную вялую травинку, Кот рысцой побежал вглубь леса, ощутив призыв, беззвучно влекущий куда-то.

Не побоялся, не счел для себя опасной прогулку между высокими стонущими исполинами, с уродливыми переплетающимися друг с другом ветвями, потерявшими свою привлекательность после обильного листопада. И пусть скрипят стволы с отмершей отваливающейся корой, пусть повизгивает ветер, и кто-то незримый поблизости издает рокочущие звуки, а вдалеке слышен стук, беспокойный и резкий.

И птицы кричат совсем не по-городскому, ведь это лесные птицы, и сорока надрывается «Чакр-чакр!», а ей вторит осторожный глухарь, «Тэкэ-тэке!», устроившись на нижней ветке молодого дуба. И завывает самец серой неясыти, его длинное глуховатое «Ууу-х, ууу-х!» слышно за несколько километров. А фоном этой лесной переклички служит многократное заунылое «Ку-ку, ку-ку!».

Лес живет насыщенной жизнью, и Кот идет по лесу и уже не свернет с пути. Позади остались горечь и страх, ему необходимо убежать подальше от места, где судьба столкнула его с обезьяной Чолей (хорошим, добрым другом), а потом бесцеремонно разрушила не только эту дружбу, но и шаткий мирок счастья, созданный для себя Котом в доме Шварцев.

Лес встретил его по-особому, очаровал, заставив проникнуться соблазнительным духом гостеприимства, этим и подкупил, усыпив кошачью бдительность.

К середине дня на пути все чаще стали появляться преграды: на холодной земле, устланной мокрой преющей хвоей и плесневелыми листьями, лежали выкорчеванные с корнем деревья. Израненные, покрытые густым серым лишайником и мхом стволы с поломанными ветками и торчащими в разные стороны сучьями, казались Коту живыми существами.

Вот они, изуродованные колючие великаны, лежат неподвижно, затаившись до поры до времени, и тихо дышат. Делают вдох, тяжелый, по-стариковски боязливый, и потрескивают от тихого вдоха тонкие веточки, а потом следует мощный выход, и ветки начинают трепыхаться сильнее, бьются, словно в агонии. Это ветер заставляет «дышать» мертвые деревья.

Он проносится над лесом, будоража каждую травинку, не оставаясь равнодушным ни к живым, ни к мертвым. Ветер в лесу чувствует себя властелином, здесь все в его власти, и он шныряет туда-сюда, вороша палую листву, качая ветки, заставляя подчиняться своей силе даже неприступные на вид высокие живые пики. Торжествующий ветер врывается из ниоткуда, вдыхает в лес жизнь, и поднимается высоко в небо, и кружит там, набираясь опыта, на раскинувшихся воздушных просторах. Затем стрелой падает вниз. И снова будоражит лес, и снова смешивает его многочисленные запахи, и пронзает насквозь лесное кладбище – бурелом – заставляя мертвые полусгнившие стволы, ставшие отличным местом зимовки жукам и личинкам, дышать тяжело и по-стариковски боязливо.

Запрыгнув на мшистый пень Кот подозрительно принюхался. Пахнет плесенью – неудивительно, но, что интересно, слабо ощущается и другой, уже съестной запах. Не иначе совсем недавно по пню пробегала мышь? А что толку гадать, сытнее от этого не станет. Но из бурелома надо выбираться.

Пришлось проявить смекалку: там подлезть, тут перепрыгнуть, перешагнуть, перелезть, а бурелом не кончается. Лес шумит, и теперь шум воспринимается насмешкой, исчезло первоначальное гостеприимство, а может, его и не было совсем, а тот порыв, вселяющий надежду, оказался обыкновенным самообманом. Лес превратился в ловушку. Вот это да! Даже в городе, в суматошном, сумасшедшем и страшном городе, где все непонятно и идет бесконечная борьба за выживание, Кот ощущал себя намного спокойней.

Бурелом остался позади, когда лес накрыли сумерки. Именно тогда Коту удалось поймать раненую овсянку. Он заприметил её на опушке: неестественно растопырив крылья, птаха отчаянно пыталась взлететь на ветку. Каждый раз, оторвавшись от земли и быстро-быстро взмахивая одним крылом (второе почти не двигалось), овсянка взлетала метра на полтора, совершала в полете нелепый кульбит, камнем падая вниз.

Поймать несчастную овсянку труда не составило, сломанное крыло обрекало птицу на верную гибель. Овсянка и не сопротивлялась, чирикнула что-то перед самым концом и затихла. Кот съел её целиком, оставив на жухлой траве кучку перьев. Вроде вкусная овсянка, до конца он так и не понял. Мала оказалась птичка, на один зубок, что называется, не распробовал. Но идти после трапезы стало легче, веселее, правда, когда стемнело окончательно, пришлось замедлить шаг, ища место для безопасного ночлега.

Неглубокий овражек, засыпанный листвой и сухими ветками, показался Коту наиболее подходящим местом если не для сна, то хотя бы для ночного бдения.

Ночной лес – предательство дня, заманившего Кота в эти дебри, подарившего надежду (точнее, не посмевшего её отнять), а под конец бросившего на произвол судьбы. И нет здесь пощады.

Ночью в лесу преобладает только один запах – запах безысходности. Он напорист и убедителен. Он кристально чист и прозрачен, но все-таки это безысходность, и чем глубже и настойчивей её вдыхаешь, тем сильнее она начинает ломать тебя изнутри.

Ночной лес – купол черного цирка. Здесь есть хозяева, есть гости, они же зрители, и для них (все самое лучшее зрителю) с наступлением темноты начинают давать представление.

Внимание! Парад-алле!

Лес загудел, властный ветер жаждет аплодисментов, оттого и неистовствует. И мало ему скрипа и треска, мало мечущихся в беспорядке звуков, мало напора и безудержного порыва, ветер неукротим, он требует атмосферы всеобщего хаоса.

Парад-алле продолжается!

Ветер набирает обороты, ночные птицы, те, что во мраке начинают активную жизнь и участвуют в представлении, подают голоса – заунывные, неспокойные голоса ночного леса.