Скитания
Шрифт:
Шабе подозвал трех девушек, заказал красное вино. Разговор велся на ломаном немецком и французском языках. По-французски все, кроме Геребра, изъяснялись свободно. Юноша сразу вспомнил «Трокадеро» в Штральзунде. Нравы в «Моряке» были намного свободнее. Шабе придвинулся к пышной крашеной блондинке, а Альтхоф подсадил на колени маленькую рыжую француженку, и оба сразу же дали волю рукам. Через несколько минут первая пара поднялась и подошла к стойке, а вскоре за ней последовала вторая. Мужчины совали пожилой даме деньги и что-то получали взамен. Что именно, Гербер не мог различить на расстоянии. Затем они вместе со своими подругами направились вверх по лестнице.
Наконец Гербер сообразил, в какое заведение он попал. Девушка-брюнетка шептала ему в ухо какое-то слово, которое он никак не мог понять…
Когда
История с Гербером молниеносно распространилась на тральщике, и бедный юноша превратился в объект для всеобщих насмешек, ненадолго заменив в этой роли Фогеля.
После каждого увольнения на берег матросы становились более спокойными и уживчивыми: частые ссоры, нередко переходившие в драки, на какое-то время затихали. Все обменивались мнениями, подробно разбирали достоинства девушек, с которыми познакомились, спорили, какое заведение лучше — «Моряк» или «Флорида». Но не все проводили свое свободное время в городе таким образом. Люди постарше предпочитали посидеть в тихом, уютном погребке, где вдоволь пили хорошее красное вино. Альтхоф считал своим долгом объяснить новичкам: те, кто посещает погребок, относится к категории бывалых моряков, а тех, кто встречается с девицами легкого поведения, называют легковесными. Герд Кноп не принадлежал ни к той, ни к другой группе. Он экономил деньги, чтобы поддержать семью.
Снова поступил приказ готовиться к выходу в море. Гербер предполагал, что на этот раз будет проведена ночная минно-заградительная операция. Мысленно он уже представлял себя в схватке торпедных катеров. После одиннадцати часов тральщик Гербера отчалил от пирса. Сделав крюк, он устремился к открытому шлюзу. В это время там за ведущим кораблем уже швартовались две парусно-моторные шхуны. Остальные корабли тоже покидали пирс и следовали указанным курсом.
Когда тральщик Гербера вышел через открывшиеся ворота шлюза в море, было уже без четверти двенадцать. Тральщики выстроились в кильватер, впереди шел старый теплоход. Узкий проход в открытое море был обозначен специальными знаками. На расстоянии морской полумили от входа в гавань находился светящийся буй. Когда головной корабль достиг его, со шлюза послали сигнал: на полпути между островами залива и побережьем запеленгован британский миноносец. Командир соединения тотчас же отдал приказ отменить операцию. Эсминец представлял собой слишком большую опасность. Выполняя приказ, тральщики легли на обратный курс. В пятнадцать минут первого они уже дружно пришвартовались к пирсу. Более часа команды кораблей находились в море, из них почти тридцать минут вне акватории порта.
В кубрике царило радостное оживление. За каждый выход в море члены команды получали дополнительно по одной марке к своему денежному содержанию. Все с восторгом говорили о том, что теперь им засчитают два дня пребывания в море, поскольку фактическая продолжительность нахождения в море в данном случае не имела никакого значения, даже если бы она и составляла пятнадцать минут. Чем больше радовались в кубрике, тем сильнее бранились кочегары, которым по никому не понятным причинам дополнительно платили по марке за каждый день пребывания в порту, а с выходом в море этой надбавки им не полагалось. Таким образом, эта полуночная прогулка стоила каждому кочегару две марки и, кроме того, им пришлось в течение пяти часов топить котлы. В кубрике уже заснули, а кочегары все продолжали возмущаться этой неслыханной несправедливостью.
Герхард Гербер постепенно привык к морской службе, и она, несмотря на тяготы, стала даже нравиться юноше. Однако ему очень недоставало друзей. Отсутствие их угнетало его так же, как разлука с родителями.
Единственным утешением оставались только письма.
Хайнцу Апельту и Хельмуту Коппельману не очень повезло. Их направили в отдаленные места: один находился на побережье Северного моря, другой — в Прибалтике. Если Хельмут писал аккуратно и обстоятельно, то Хайнц долго не давал о себе знать. Наконец пришло первое обстоятельное письмо. «Они здорово обманули меня, — читал Герхард. — Обещали послать в спецотряд, а засунули в морское зенитное училище в Гольштейне, где еще хуже, чем в Штральзунде. Здесь не заставляют до потери сознания тренироваться в изготовке к стрельбе с колена, но зато мы подолгу драим стволы орудий. Некоторые от усталости валятся с ног. Я переношу все это пока хорошо. Иногда бывают воздушные налеты, а наши слабые орудия не попадают в цель. Англичане летают слишком высоко. В этом захолустье я только попусту трачу время. Хорст Хайзе, который был на класс старше нас, уже офицер на восточном фронте. Сейчас можно получить офицерское звание без военного училища, если закончишь ускоренный курс обучения при дивизии. А мы, ослы, пожелавшие служить в военно-морских силах, все еще остаемся матросами. Командир батареи пообещал тем, кто лучше всех будет учиться, интересное назначение. Я очень стараюсь, может быть, у меня это получится. Шесть недель занятий в зенитном училище скоро останутся позади. Напиши мне поскорей, старик. Мне очень недостает тебя».
Гербер в задумчивости свернул письмо. Друга преследуют неудачи, а ведь он больше всех горел желанием попасть на фронт.
Каждую среду в кубрике включали радио, чтобы прослушать сообщения вермахта. Матросы узнали, что захвачен Керченский полуостров, завершена битва за Харьков. Донбасс прочно удерживался германскими войсками. С начала июня развернулись бои в Крыму, особенно за морской порт Севастополь. Несмотря на использование сверхтяжелой артиллерии, немецким войскам не удалось добиться заметных успехов. Очевидно, основные события развернутся на юге России. А вообще, на обширных русских просторах наступило затишье. Только фронт в Африке находился в движении. Генерал-фельдмаршал Роммель продвинулся дальше к Тобруку. Но тому, что происходило там, команда тральщика не придавала особого значения. Никто точно не знал, где находится этот Тобрук. «Где-то в Египте», — предположил Шабе.
Японцы сражались с американцами на Тихом океане. В морском бою у острова Мидуэй принимали участие более ста военных кораблей. Из сообщений было ясно, что японский флот действовал гораздо активнее американских военно-морских сил. Тем не менее ничего не говорилось об окончательной победе японцев. Более того, создавалось впечатление, что исход сражения предрешила авиация и он оказался не очень удачным для морских сил Японии.
И все же это было настоящее морское сражение. До того еще никто не проводил морской операции такого размаха. И Герберу начинало уже казаться, что основные боевые действия в этой войне переместились на море.
Он заметил, что стал слабо ориентироваться в военных событиях на фронтах, что ему явно недостает бесед, которые проводились в гимназии, и он снова захотел услышать дельные советы и выводы доктора Феттера. Политзанятий на борту корабля не проводилось, люди жили одним днем, ни о чем не задумывались. Хансен, который, может быть, что-то и знал, держался замкнуто. Только раз он сказал Герберу, что в Советском Союзе Гитлер сломает себе шею. Гербер не поверил ему. Последние военные успехи противоречили этим мрачным прогнозам.