Скобелев
Шрифт:
В соперничестве двух военных стратегий наступательная, присущая русским, одержала верх над оборонительной, которую исповедовало турецкое командование. Традиции русской армии благодаря генералам Н. Н. Обручеву, М. Д. Скобелеву, М. И. Драгомирову, П. П. Карцеву получили дальнейшее развитие. Никакие клятвы и призывы на помощь Аллаха не остановили русские войска при переправе через Дунай. Организация ее и по сей день считается классической и вошла во все учебники военной истории. Неимоверная стужа, глубокий снег и пронизывающий ветер не стали преградой для русских солдат при переходе через Балканы. Какая еще армии была способна совершить подобное?! Под силу русским войскам было бы и взятие Стамбула. Доказательств тому их безудержный, скоростной рывок к Царьграду. Форма параллельного преследования – одна из тактических находок русского командования. Но истинной находкой для реализации его планов стал человеческий материал – русский солдат. Он заявил о себе в полный голос и в итоге по всем статьям превзошел хваленых янычар, взращенных английскими и немецкими офицерами. «Солдатская тактика» прочно заняла место среди тактических приемов Балканской войны. Впервые в практике наступательных действий применялись перебежки и рассыпной строй. Огонь артиллерии и винтовок поддерживал наступление. Позднее опыт русско-турецкой войны вошел во многие наставления и уставы. Не пренебрегали им и армии Запада. Примером тому может служить германский пехотный устав 1888 года, в значительной мере воплотивший в себе боевые достижения русских войск на полях сражений на Балканах. Однако любые планы, даже самые гениальные, остались бы нереализованными, если бы не опирались на мужество и разум российского воина. Чудеса героизма зиждились на твердом сознании праведности творимого. Выражение: «Никто больше любви не имеет, как тот, кто положит душу за други своя» – применительно к каждому, кто с оружием в руках отстаивал свободу единоверцев.
В оценке русской армии, которую давали иностранные военные наблюдатели и корреспонденты как западных, так и русских газет, преобладала мысль: армия выручила Россию, героем оказался все тот же народ, в силах и духе которого так часто сомневались, нигде не было армии трезвее, трудолюбивее и честнее. И такая оценка справедлива.
Война стала испытанием профессионализма командного состава русской армии во всех его звеньях. Однако на конечном итоге сказалось не умение высшего командования принимать целесообразные решения и управлять войсками, а частная инициатива и воинское мастерство среднего командного состава. Несмываемыми пятнами позора лежат на представителях высшего командования кровавые неудачи русской армии, напрасная гибель тысяч простых солдат. В этой среде с пренебрежением относились к изучению теории военного дела и не желали считаться с велением времени, а за кичливостью и высокомерием надежно скрывали глупость и ханжество. Россия негодовала. Редкий разговор обходился без упоминания имен генералов, отяготивших свою совесть бесчисленными потерями. Доставалось и сиятельным особам. Государя в разговорах щадили, но его упрекали в мягкотелости. Ведь никто из горе-полководцев не испытал на себе его гнев и не был привлечен к ответственности.
Россия ликовала, когда удальцы из дивизии М. И. Драгомирова зацепились за берег, а затем обеспечили переправу всей русской армии через Дунай. Россия восторженно встретила взятие Ловчи, падение Плевны. Рядом с названием этих городов особенно часто упоминалась фамилия М. Д. Скобелева. Имя «белого генерала», имена генералов П. П. Карцева, И. В. Гурко зазвучали с особой патетической силой при известии о зимнем переходе армии через Балканы. Казалось, сам Суворов благословил этих военачальников на подвиг, достойный генералиссимуса. Россия вздохнула с облегчением, когда завершилась героическая эпопея. И последнюю точку в ней поставил всеобщий народный любимец – генерал-лейтенант М. Д. Скобелев.
Балканская война высветила и блистательно огранила военный талант Скобелева, возвысила его личность. Из ее сражений он вышел сформировавшимся полководцем, добившимся признания своей деятельности не путем интриг или чьего-либо содействия, а лишь благодаря собственным заслугам. Скобелев стал видным военачальником потому, что умел точно и масштабно оценивать изменения, совершавшиеся не только в армии, но и в общей обстановке, внедрял новаторские способы руководства войсками с учетом новых условий войны.
От сражения к сражению росла уверенность Скобелева в себе. Он критически оценивал ход того или иного боя и в очередном исправлял явные ошибки. Конечно, влияние наполеоновских принципов ведения боевых действий заметно сказывалось, но они так и не стали догмой. Например, Скобелев стремился добиться реального соотношения сил между наступавшими и оборонявшимися и настаивал, чтобы это соотношение было с преимуществом не менее чем в два раза, чтобы войска вводились в бой планомерно, сохранив для решающего момента боеспособность. Но если эти положения вошли в военные учебники, то высказывание Скобелева: «На войне нравственный элемент относится к физическому, как 3:1» осталось во многом нереализованным.
...На войне между частями, расположенными порой на значительном удалении друг от друга, существует незримая связь. Когда на Кавказе русские войска взяли турецкую крепость Каре, то в Дунайской армии не было человека, который бы не отзывался с восторгом об этом событии. Скобелев, как тонкий дипломат и психолог, приказал соорудить плакат: «Каре пал» и выставил его на обозрение турок. Знайте, мол, то же ждет и Ловчу, Плевну... И когда он вел за собой войска на ловченские и плевненские редуты, то был убежден, что его неудача будет огорчительной для всей армии, а успех окрылит. Взяв на себя ответственность за принятое решение, Скобелев не шарахался из стороны в сторону. А ведь ему не единожды приходилось слышать упреки: нарушил, погубил, вовремя не донес и т. п. Своеволие Скобелева было оправдано глубоким расчетом, инициатива подкреплена уверенностью в подчиненных. И они не подводили «белого генерала».
Да, действительно, в стремительных и захватывающих атаках Скобелев чувствовал себя как рыба в воде. Но и нудные окопные будни генерал своей неиссякаемой выдумкой разнообразил настолько, что приводил в удивление и своих и чужих. Генерал точно знал, где ему требуется быть лично, а куда направить надежного исполнителя. Между тем о месте командира в бою накануне Балканской кампании в военных кругах шли жаркие споры. Скобелев и тут вставил свое слово. Драгомиров по-дружески журил ученика за прыть, но должен был признать его правоту – место командира там, где решается судьба сражения. И в самом начале войны и Драгомиров и Скобелев зачастую ставили свою жизнь вровень с солдатской.
Правильно это или неправильно, рассудило время. Однако в то время и Скобелев и Драгомиров, хотя и в высоких чинах, были всего лишь исполнителями. Едва Скобелев оказывался в роли начальника и выполнял самостоятельные задачи, такие как оборона обширного участка под Плевной или Шейновское сражение, никто в первых рядах генерала не видел. Хотя, по его собственным словам, ему стоило большого труда сдерживать себя.
Свои приказания Скобелев отдавал на языке, понятном и офицерам и солдатам. За каждым словом стояло твердое убеждение и сознание того, что любая недомолвка или неточность – прямой путь к поражению и напрасной гибели людей. По оценке военного теоретика А. Зайончковского, Скобелев привил войскам свои взгляды и приучил их действовать по-своему.
Уж чего не мог терпеть Скобелев, так это одергивающего окрика: «Не рассуждать!» Он высоко ценил солдатскую мудрость, их верность и любил повторять: «Верьте мне, ребята, как я вам верю».
Осталось неизвестным, кто первым назвал Скобелева народным полководцем. Может быть, произнес эти слова один из солдат, вышедший целым и невредимым из пекла Плевненских сражений. Может быть, они принадлежали офицеру, которого генерал сильно пожурил за обычную человеческую слабость, а потом встал рядом с ним и пошел в атаку. Может быть, Скобелева назвал так кто-нибудь из донцов, с которыми он успешно соперничал в лихости. Не исключено, что промолвила эти слова сестра милосердия, имевшая возможность наблюдать, с каким неподдельным состраданием и участием относился «белый генерал» к искалеченным воинам. Тысячеустая молва подхватила эти слова и разнесла их по всей России. О Скобелеве слагались легенды. В сознании русского народа складывался образ генерала-богатыря, генерала-рыцаря, заговоренного от смерти и дарующего людям счастливую жизнь. А кто на Руси о ней не мечтал?!
Русский человек редко ошибался и готов был отбрить всякого, кто пытался приписать победы Скобелева только одной удаче. Несомненно, генералу сопутствовала и удача (к слову, победы Суворова недоброжелатели тоже расценивали как случайные), но к ней не примешивался авантюризм или необдуманность. В народе с горечью вздыхали: дай царь возможность Скобелеву проявить свои таланты в начале войны, как знать, может быть, и весь ход военных действий сложился бы иначе. «Позвольте, – говорили люди, защищая доброе имя белого генерала, – допустим, Скобелев не проявил себя в войне как гениальный полководец, но ведь он – герой!» Эту фразу необходимо дополнить: болгарский народ наряду с русским причислил Скобелева к сонму национальных героев. Очернителям заслуг Скобелева в ответ на такую общеславянскую признательность крыть было нечем.