Сколько длятся полвека?
Шрифт:
Оказалось, советник Купер.
— Не могу допустить, товарищ генерал, чтобы вы игнорировали командира бригады и подменяли командира батальона. Не смею рисковать вашей жизнью.
— Ты за мою жизнь не в ответе. Лишний раз сходить в атаку всякому польза. Закалка.
Вальтер не пускался в рассуждения. Купер же, напротив, охотно распространялся о преимуществах штыкового боя, рукопашной, кавалерийского рейда.
— Умники развелись: автоматическое оружие, легированные стали, броня… В старые времена, к примеру, один
— Тот генерал считал еще, что рабочих, студентов и евреев нельзя брать в конницу.
— Предрассудки, царю служил. Но к полезному надо прислушиваться. Учитывать надо: наша промышленность еще не все может осилить…
Вот в чей огород Горев кидал камушки, вот он, доморощенный Александр Македонский!
— Простите, товарищ Купер, нет времени для полемики.
— Ты меня при посторонних не критикуй.
— Здесь нет посторонних. Здесь мои офицеры…
Тяжелый осадок остался на душе после визита Купера.
Настолько тяжелый, что Вальтер поделился с Лукачем.
— Это смелый человек, дорогой Карль Карлович. Я знаком с ним по гражданской войне. Очень смелый.
Лукач расслабленно прохаживался по комнате, останавливался у окон, любуясь закатными отсветами на горной гряде.
— Удавалось в молодости — сберегается на всю жизнь. Конная лава для товарища Купера — молодость, клинок — победа.
— За это кровью харкать будем… Пионерам бы рассказывал…
— Откуда такая мрачность, милый Карль Карлович. Купер не из тех людей, которые определяют стратегические цели.
— На то и надежда, что не он.
— Не вижу беды, ежели советский генерал сам ведет в атаку.
— А что подумал испанский комбат, его батальон?
— Какой смелый у нас советник из Мексики, подумал комбат… Возможно, я командир–дилетант…
— Вы, Лукач, не дилетант. Когда расплюетесь с литературой…
Лукач мягко перебил:
— Не расплююсь. Чехов писал: у него литература и медицина, как жена и любовница. Одна надоест, идет к другой. Я, правда, не Чехов. Моя литература — тоже война. Сейчас не разрешаю себе ничего, кроме донесений. Гляжу на Людвига Ренна, слюнки глотаю. Потом, когда мы будем живы, я попробую…
Лукач уговаривал его остаться, но он сухо попрощался.
Чудной, однако, человек, этот Вальтер, размышлял Лукач, когда гибнут люди, делает вид, будто с гуся вода. А после пустякового препирательства с Купером точно в воду опущенный.
Как–то Лукач шутливо упрекнул его: вы диктатор, Вальтер, тиран. Тот насупился. Два года назад его назвала тираном дочка Тося, когда он велел ей помочь маме. Сверчевский отправился в школу, рассказал всему классу: жду, ребята, вашего приговора — тиран я или нет? Класс абсолютным большинством голосов постановил: нет. Дочка стала шелковой. До поры до времени…
Вспомнив эту откуда–то известную ему историю, Лукач утвердился
Вальтер работал до часу ночи: читал показания пленных, изучал документы, письма. Курил и думал. Пил кофе и думал. Он давно приучил себя к мысли: мое дело — солдатское. Никаких отступлений, умозрительности. В великом и необъятном долге революционера он берет на себя армейский труд, и не пытайтесь отвлечь, расслабить.
Сейчас он сосредоточен на одном: обстановка перед бригадой. Что она таит, чем чревата?
'У противника двойной расчет. Не увенчается успехом сосредоточенный удар по республиканским линиям — перейти к обороне. Затяжная окопная война на этом участке сулит ему определенные преимущества. С горных вершин он нависает над Мадридом.
Еще бы разок посмотреть, как все выглядит вблизи, из первой траншеи.
С этим намерением он уснул, проспал несколько часов и с ним же проснулся. Тщательно брился: щеки, островки на висках. Дольше обычного ваксил хромовые сапоги.
— Завтрак отменяется, — оживленно приветствовал он адъютанта. — Наносим визит его превосходительству рядовому бойцу Испанской республики. Вместе завтракаем, обедаем, обсуждаем солдатское меню и текущий момент.
Часам к двенадцати развиднелось. В бинокль стали различимы прерывистые черные изгибы траншей. Вальтер легко поднимался на высоту с пулеметной точкой. Ту самую, памятную.
Расчет не терял понапрасну времени. Ячейка затаилась под двойным бревенчатым накатом.
— Нельзя ли ствол пулемета тоже загнать под крышу? Неровен час, заденет осколком.
Вместе с расчетом он расширил опорную площадку.
— Попробуйте хотя бы вы.
Черноволосый боец уверенно нажал на гашетки, дал длинную очередь.
— Великолепно, — похвалил Вальтер. — Задержки не страшны?
— О нет, капитан Гешос — большой специалист, обучил пулеметному искусству.
— Когда я осваивал это искусство, — припомнил Вальтер, — давненько было — мой, скажем так, капрал велел разбирать и собирать замок с завязанными глазами. Теперь уже не сумею. Впрочем, была не была, попробую.
Он склонился к прицелу, бросил черноволосому:
— Будете вторым номером, следите за лентой.
И ударил. Отпустил, нажал, отпустил. Все отчетливо услышали ритмы «Кукарачи».
— Мне было приятно провести с вами время, — сказал он, на прощание пожимая руки. — Примите на память о сегодняшнем дне, — достал из кармана и протянул черноволосому перочинный ножик. — Память о нашей сегодняшней стрельбе.
На самом правом фланге, неподалеку от запасного командного пункта, Вальтер наткнулся в окопе на невысокого человека в очках и глубоко натянутом берете, в длинном синем пальто, застегнутом на все пуговицы.
Пристально вглядевшись в лицо Вальтера, человек спросил на чистом русском: