Шрифт:
Герои и действие романа вымышлены, совпадения случайны.
Раман написан до присоединения Крыма к России.
Глава 1
– А я вот так пойду! У меня три козыря! Что, папка, сдаёшься? Ахаха-ха-ха, ахаха-ха-ха, а-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Больше всего меня донимал этот противный смех. Мало того, что девчонка резалась в карты с собственным отцом, она ещё и каждые десять минут по-дурацки хохотала
– А мы тебя вот так и вот так! – азартно комментировала девчонка свои ходы. Со своей боковой плацкарты я её не видела, но представляла хорошо – ещё вчера, когда садились в вагон, я обратила на девчонку внимание. Крепенькая, вертлявая, на вид лет десяти и, судя по поведению, скверно воспитанная. Ну что он, папаша этот, не понимает, что ребёнок ведёт себя неприлично? А соседи по купе? Они почему молчат?
Я лежала, злилась, пыталась читать и не обращать внимания. Получалось плохо.
– Проиграл! Проиграл! Подставляй нос, папка, тебе пять щелчков! Ахаха-ха-ха, ахаха-ха-ха, а-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Нет, это просто немыслимо! Ну как ту не обращать внимания, если вопли – на весь вагон? Я решительно поднялась с полки, нашарила тапки – не люблю скандалить, а что делать? – и двинулась в сторону развесёлой плацкарты.
Мужчина сидел у окна, зажмурившись. Девчонка, зажав несколько карт в руке, примерялась к отцовскому носу. За процессом наблюдали ещё две попутчицы: одна постарше, примерно моих лет, вторая помоложе, лет двадцати.
– Раз! Два! Три! – начала громко считать девочка, шлёпая картами папашу.
– Граждане, вы не могли бы вести себя потише? – не менее громко поинтересовалась я, вставая в проходе живым укором в непотребном поведении.
– Что? – повернулся мужчина, открыв глаза. Был он русоволосым, конопатым, с носом-картошкой, слегка покрасневшим от дочуркиных манипуляций, и с тем простецким выражением лица, которое в мужчинах меня бесит чрезвычайно. Как правило, такие простачки – из неудачников и подкаблучников, те ещё тряпки. Взгляд его стал растерянным – видимо, грозная баба, возникшая в проходе, слишком контрастировала с настроением, в котором он пребывал.
– Не могли бы вы. Проследить. Чтобы ваш ребёнок. Разговаривал потише, во-первых. И прекратил смеяться этим дебильным хохотом, во-вторых? – повторила я, чеканя слова и добавляя металла в голосе.
Разозлили! Сами виноваты.
– Простите, мы вам мешаем? – заморгал «папка». Ну точно – тряпка!
– Вы всему вагону мешаете! – сообщила я, и его простецкое лицо стало смятённым.
– Ну, за всех-то вы не говорите! – неожиданно вмешалась попутчица-наблюдательница, та, что постарше. – Мне, например, Любашина непосредственность совсем не мешает.
Надо же, она ещё и Любаша! Тёзка, значит.
– Ну, если вы игру в карты считаете детской непосредственностью, это ваши проблемы, – хмыкнула я, переводя взгляд на заступницу и всем своим видом давая понять, насколько это гадкое на самом деле занятие. Я специально подчеркнула голосом «вы» и «ваше», чтобы лучше дошло. – Но безумный хохот каждые пять минут – это уже, по-моему, серьёзное отклонение от нормы!
Женщина подобралась, собираясь что-то ответить, но тут вмешался мужчина:
– Я понял, я понял! Извините! Любаша, ты слышала? Тётя просит тебя больше так не смеяться!
– Меня? – заморгала девочка, которая наблюдала перепалку со спокойным интересом. – А почему не смеяться?
– Потому что в вагоне кроме вас с папой едут и другие люди. И многим твой хохот мешает, – объяснила я девчонке. Кажется, она не поняла, что весь сыр-бор разгорелся из-за неё.
– Ну это же так дятел Вуди смеётся! – распахнула та по-отцовски серые глаза.
В отличие от рохли-папаши на личике моей тёзки глаза смотрелись потрясающе. Миленькая девочка. Жаль, что слегка дебильная. Надо с ней помягче.
– Я знаю, детка. Но очень тебя прошу, пусть он больше не смеётся. Или смеётся шёпотом. А то у меня уже голова разболелась. Договорились? Вот и умница.
Кивнув, я поставила точку своим словам, развернулась и пошла, держа строгую спину. Ну а что, раз уж включила начальницу!
Ушла недалеко, в туалет в начале вагона. Там было грязно, над железным унитазом пришлось нависать в брезгливом полуприсиде. Кран с железным соском, на который нужно давить, чтобы пошла вода, мутное зеркало над раковиной, откуда на меня глядела женщина сорока лет со складкой между бровей и плотно сомкнутыми губами. И тут безоговорочная победа над дятлом Вуди перестала мне казаться столь приятной.
– И зачем это тебе надо было, а? – спросила я, глядя в глаза своему отражению. – И ради чего, скажи на милость, ты потащилась незнамо куда и непонятно с кем? И чего тогда воюешь с пассажирами, если уж потащилась? Сейчас не ты устанавливаешь правила! Или принимай, как есть, или возвращайся!
Умывшись тепловатой водой, я вышла в коридор и тут же попала в «вудиный» хохот. Правда, издав разгоночное «ахаха-ха-ха», девочка резко оборвала его, будто закрыв рот рукою, а потом сказала громким шёпотом:
– Папка, я нечаянно! Оно само! Может, она не слышала? Такая тётька злющая, ругается, как баба Зина!
И тут я как раз и прошла мимо них всех, чувствуя себя абсолютной дурой и склочницей. Пришлось делать каменное лицо и вид, что я действительно ничего не слышала. Но всё-таки заметила, как пассажирка , что помоложе, прыснула и отвернулась к окну.
– Ну, чего ты там? Провела воспитательную беседу? – свесилась ко мне со Анна. Билеты нам обеим достались боковые, я внизу, она на верхней полке.