Шрифт:
Глава первая
Стоял, было дело, парень, и целый день сикарах у себя из волос вытряхивал. Доктор ему сказал — нет у тебя в волосах никаких сикарах. Тогда парень восемь часов кряду под душем торчал — терпел горячую воду и сикарашьи укусы, — а потом вылез и просушился. Но сикарахи так в волосах и остались — больше того, по всему телу расплодились. Через месяц сикарахи уже и в легких у парня сидели.
Раз он больше ничего делать и ни о чем думать не мог, парень приступил к теоретическому изучению биологического цикла сикарах, а также при помощи Британской энциклопедии попытался выяснить, что это конкретно за сикарахи. Они к тому времени уже весь его дом заполонили.
Говорили ему это потому, что бесконечные сикарашьи укусы вконец парня измучили. В универсаме 7-11, одном из целой торговой сети, которая почти по всей Калифорнии, он купил аэрозольные баллончики с «рейдом», «черным флагом» и «яд-гадом». Сперва парень опрыскал весь дом, потом себя — с головы до ног. «Яд-гад» как будто лучше всего помогал.
Касательно теоретической стороны дела, парень различил три фазы биологического цикла сикарах. Перво наперво они доставлялись к нему теми, кого парень назвал «переносчиками», а конкретно — людьми, не осознававшими своей роли в распространении сикарах. На протяжении этой фазы сикарахи не имели челюстей, точнее жвал. Это мудреное слово он выучил за долгие недели своего научного исследования — чертовски ученое занятие для парня, работавшего на станции техобслуживания с вывеской «Тормоза и шиномонтаж», где он менял народу тормозные колодки. Ничего о сикарахах не зная, «переносчики», соответственно, ни черта и не чуяли. Парень частенько сиживал в дальнем углу своей гостиной, наблюдая, как туда заходят различные «переносчики» — кто знакомый, кто не очень, — сплошь покрытые тлями в их первой, некусачей фазе. Он типа ухмылялся себе под нос, потому как знал, что данное лицо вовсю используется сикарахами и даже само того не подозревает.
— Ты чего там, Джерри, ухмыляешься? — интересовались «переносчики».
А он знай себе ухмылялся.
На протяжении следующей фазы сикарахи отращивали крылья, хотя это были не так чтобы совсем крылья — скорей некие функциональные придатки, позволявшие им роиться, а именно так сикарахи распространялись и мигрировали, в особенности к нему в дом. Тут уж воздух просто кишел ими; гостиная, да и весь дом становились как в тумане. В течение этой фазы Джерри отчаянно старался их не вдыхать.
Больше всего он жалел своего пса, когда собственными глазами видел, как сикарахи пристраиваются на его шкуре и наверняка с таким же успехом забираются псу в легкие. Скорее всего — так, по крайней мере, подсказывало Джерри сопереживание — пес страдал не меньше его самого. Может, следовало лишить пса привычного комфорта? Нет, решил Джерри, животное все равно уже непреднамеренно заразилось и теперь повсюду таскало бы с собой сикарах.
Порой он стоял в душе вместе с псом, пытаясь и того тоже как следует отдраить. Удача, однако, и тут не очень ему светила. Больно было чувствовать, как пес страдает, и Джерри не оставлял попыток ему помочь. В определенном смысле это было хуже всего — видеть мучения животного, неспособного даже пожаловаться.
— Что за хуйней ты тут целый день маешься — в душе да еще с этим чертовым псом? — как-то раз спросил Джерри его закадычный приятель Чарльз Фрек, застав его за этим занятием.
— Я должен отмыть его от тлей, — ответил Джерри. Затем он вытащил пса, которого звали Макс, из-под душа и принялся растирать полотенцем. Озадаченный Чарльз Фрек наблюдал, как Джерри втирает псу в шерсть детский лосьон и тальк. По всему дому грудами валялись аэрозольные баллончики пестицидов, баночки
— Не вижу я никаких тлей, — заявил Чарльз Фрек. — А что такое тля?
— Она в конечном счете тебя убивает, — объяснил Джерри. — Вот что такое тля. Они у меня в волосах, на коже и в легких. Боль просто адская. Видно, придется в больницу ложиться.
— Какого черта я их не вижу?
Обернув пса полотенцем, Джерри оставил его в покое и опустился коленями на ворсистый ковер.
— Сейчас я покажу тебе тлю, — пообещал он. Ковер сплошь был покрыт тлями; все они увлеченно подпрыгивали — кто повыше, кто пониже. Джерри стал подыскивать экземпляр покрупнее, раз уж люди с таким трудом их различали. — Принеси-ка мне банку или бутылку, — сказал он Чарльзу Фреку, — вон оттуда, из-под раковины. Мы закупорим ее колпачком или крышкой, и тогда я смогу взять тлю с собой к доктору, чтобы он ее проанализировал
Чарльз Фрек принес ему баночку из-под майонеза. Продолжая поиски, Джерри наконец наткнулся на тлю, которая подпрыгивала на метр с лишним. Тля была почти три сантиметра длиной. Джерри поймал ее, поднес к баночке, аккуратно сунул туда и захлопнул полиэтиленовую крышку. Затем торжествующе поднял баночку.
— Видишь? — спросил он. — Видишь?
— В-вижу, — выдавил из себя Чарльз Фрек, разувая глаза, по мере того как он изучал содержимое баночки. — Ух ты! Ну и охрененная же!
— Помоги мне найти еще. Пусть доктор посмотрит, — сказал Джерри, снова опускаясь на ковер с баночкой наготове.
— Это запросто, — отозвался Чарльз Фрек и тоже встал на колени.
Через полчаса у них уже были три банки, доверху полные сикарах. Чарльз, даром что новичок, обнаружил несколько самых крупных.
Дело было в полдень, в июле 1994 года. В Калифорнии, в районе типовой застройки с дешевыми, но прочными пластиковыми домами, откуда давным-давно выехали все цивилы. Впрочем, задолго до этого полудня Джерри опрыскал металлической краской все окна дома, чтобы туда не проникал свет. Так что комната освещалась только торшером, куда Джерри вкручивал исключительно лампочки направленного света, горевшие днем и ночью, — с тем чтобы упразднять время для него и его друзей. Джерри это нравилось; нравилось ему избавляться от времени. Таким образом он мог без помех сосредоточиваться на вещах куда более важных. На том, к примеру, чтобы на пару с Чарльзом Фреком стоять раком на ворсистом ковре, находя одну сикараху за другой и засовывая их во все новые и новые банки.
— А что нам за это дадут? — еще через полчаса поинтересовался Чарльз Фрек. — То есть, может, доктор какую поощрительную премию отстегнет? Или типа приз? Или бабки?
— Так им будет куда легче меня вылечить, — объяснил Джерри. Непрерывная боль уже сделалась невыносимой; он никак не мог к ней привыкнуть и знал, что никогда не привыкнет. Страстная жажда снова залезть под душ мало-помалу одолевала. — Вот что, приятель, — выдохнул Джерри, распрямляясь, — ты тут давай суй их в банки, а я пойду отолью и все такое. — Он направился к ванной.
— Ага, — отозвался сидевший на корточках Чарльз Фрек. Его длинные ноги ходили ходуном, пока он со сложенными чашечкой ладонями подбирался к банке. Ветеран войны, Чарльз Фрек по-прежнему неплохо владел своими мышцами — до банки он добрался успешно. Но затем вдруг сказал: — Эй, Джерри, я этих сикарах типа боюсь. Мне тут одному не по себе. — Он встал.
— Тварь ссыкливая, — выдавил из себя Джерри, задыхаясь от боли во время краткой остановки на пути к ванной.
— Ты бы не мог…
— Да мне отлить нужно! — Джерри захлопнул дверь и крутанул ручки душа. Брызнула вода.