Скользящие в рай (сборник)
Шрифт:
– Дай сигарету.
– Сигарету я мог тебе дать и внизу.
– Солнце, кажется, зашло, – сказал Глеб. – Не поймешь… В городе заката не увидишь, слишком много высоких зданий.
– А где увидишь?
– В море.
– Тогда представь, что мы сейчас в море, на теплоходе. Или нет, лучше на пароме. Я слышал, есть паромы в десять этажей. Внутри даже лифт ходит. Целый город на плаву. На каждом этаже казино, магазины, рестораны, бассейны. Вот ты стоишь на палубе, а море под тобой. И вид как с нашей крыши. А ты плывешь, плывешь.
– И
– Вот именно.
– И моря никакого не надо.
– Не-а, не надо.
– Ну что ж, давай так. Ляжем на створ инкерманских маяков!
– Это – как?
– А так, что путь на Севастополь открыт!
– Ах, мы в Севастополе? Тогда полный ход!
– Зачем они жгут покрышки? – поморщился Глеб.
– Надо же им чем-то заняться. Они не только покрышки жгут. Могут и по морде смазать.
Глеб перегнулся через перила и заглянул в отвесную бездну.
– Не узнаю ничего, – сказал он. – Не понимаю. Смотрю – и не понимаю ни-че-го. А ведь я вырос в этом городе.
Назар, по-стариковски кряхтя, выбрался из кресла, пихнул Глеба в спину и осторожно встал рядом, держась за перила.
– А чего тут понимать? – Он сплюнул вниз и проследил за полетом слюны. – Все на месте. Крыши, улицы, дома, люди. Просто наше время резко отодвинулось. Как будто кто-то вырезал середину фильма. Осталось светлое начало. И сразу – печальный конец. А мы не успели к этому привыкнуть.
– Да, – согласился Глеб. – Все очень просто.
– Беда не в том, что происходят перемены, – вздохнул Назар. – Беда – когда они происходят слишком быстро. Ну, это все равно как большую яхту опустить в бассейн с купающимися. – Он пошевелил пухлыми пальцами для усиления образа. – Не тебе на ней плыть в светлое далеко. Но килем по башке может крепко заехать. А ведь ты просто в бассейн пришел поплавать.
– Да, в бассейне на яхте далеко не уплывешь – ни в светлое, ни в темное. – Глеб хмыкнул. – Поэт, мама.
– Ну ладно, ладно, – заулыбался Назар смущенно.
Он растер тлеющий окурок, отбросил его и повернулся к приятелю.
– А ты уверен, что ей вообще надо куда-то плыть? Может быть, ее задача – лишь демонстрировать намерение.
– Из всего, что ты сказал, друг Гораций, мой слух задело только это кто-то. Кто же этот кто-то, который вырезал середину моего фильма? Как его наказать?
– Зачем? – удивился Назар. – Тебя зовут Дон Кихот? Что толку рвать на себе волосы? Возьми саблю, пойди на задний двор, поруби крапиву.
– Изо дня в день человек делает одно и то же, думает об одном и том же, ненавидит одних и тех же, утешается одним и тем же. Жизнь превращается в ленту Мёбиуса, покуда он может понимать и чувствовать. Тут не крапиву – головы пойдешь рубить. Жаль, подвернулись наши. – Глеб оторвался от перил и бесцельно побрел по крыше. – Мне жаль, дружище, не более.
– Вот причина перемен, – заметил Назар. – Революция – от скуки.
– Плевать мне на революцию.
– Хандра, старик, – отмахнулся Назар. – С любым бывает. А все потому, что ты не работаешь. Работал бы, меньше думал. Ну что за занятие – бильярд?
– А разве работа нужна, чтобы не думать?
– И для этого тоже.
– Иногда обнаруживаю себя сидящим перед пустой стеной. Словно в дыру провалился, где меня нет. Посмотрю на часы – а уж и час прошел. – Он помолчал и добавил почти удивленно: – Но там ничего нет… Ничего…
– Только не свихнись, ради бога… Гляди.
На тротуаре внизу появился сильно пьяный финн, он вышел из бара. Вышел, замер на месте, пошатываясь. Каждую проходящую мимо девушку он молча, без эмоций, практически на ощупь хватал за руку. Кто-то вырывал руку, кто-то возмущался, одна двинула сумкой. Финн стоял, как скала.
– Спорим, снимет?
– Не-а.
– Два кралнапа.
– Сто баксов.
Облокотившись на ограду, они долго таращились вниз. Пятнадцатая пошла.
– Твоя взяла.
– Принцип финна. Гони сто грамм.
– Смотри, смотри! – вдруг заверещал Назар. – Голубей гоняют! Эх, пышно парят, стервецы!
– Где, где? – оживился Глеб.
– Да вон они, неужели не видишь? Откуда-то оттуда. А моих помнишь, какие? Аглицкие, почтовые! Голубятню лет десять как сожгли, а до сих пор жалко. Хотя куда их теперь?
Словно привязанная к невидимой нити, по небу носилась голубиная стая. Она походила на подброшенную кверху горсть конфетти. В сумбурном полете чувствовался какой-то задорный замысел, понятный птицам и человеку, оставшемуся на земле. Свистнул Назар, следом натужно свистнул Глеб. Потом свистнули вместе. Свист их потонул в мерном рокоте двух вывалившихся из пустоты небес вертолетов, на борту которых отчетливо различались красные звезды.
– Я, возможно, уеду, Назар.
– Далеко?
– Не знаю…
Их возвращение в бар совпало с появлением Линькова. Постояв в дверях с ошарашенным видом, по-бабьи прижимая к груди желтый пакет, Линьков перевел дух и ринулся в бильярдный зал, на голоса. Глеба он не заметил. В бильярдной Линьков нашел Барбузова, Кизюка и собутыльника Кизюка, вполне еще трезвых. Кизюк с товарищем играли против Барбузова. На кон была выставлена бутылка дешевого коньяка.
– Шары гоняете? – зловеще прошипел Линьков, вытирая пот рукавами. – Беспечничаете? – (На секунду он пришел в замешательство от вывихнутого словца, но, решив, что так того требует пафос минуты, удовлетворился.) – А между тем горит белым пламенем наше государство, мужики! Что будет, один я знаю!