Скользящие в рай (сборник)
Шрифт:
Затем из ближайших к центральным площадям переулков и дворов, как по команде, выкатились автобусы с затемненными стеклами в сопровождении сверкающих на солнце черных джипов и разместились таким образом, чтобы по возможности затруднить выходы с основных магистралей и площадей, плотно забитых людьми. Вид этой техники вызвал тревогу и страх, толпа слегка отхлынула и уплотнилась, несколько попритихла и насторожилась в предчувствии непонятной опасности. Прошло минут десять. Дверцы автобусов резко распахнулись, из них посыпались крепкие парни в темных кожаных куртках – человек по пятьдесят из каждого –
Никто, кроме разрозненных групп, слонявшихся с краю, не успел осознать, что происходит, но через всю человеческую массу, как через одно огромное живое тело, электрическим разрядом прокатилась дрожь, сменившаяся испугом попавшего в ловушку зверя.
Парни молча набросились на зевак, выбирая мужчин покрепче, и стали натасканно избивать. Воздух прорезали женские визги и плач детей. Люди ошалело заметались на месте, не понимая, что происходит, куда бежать, что делать. Пожилой человек с рассеченной головой вырвался из толпы и, пройдя пару шагов, упал на мостовую. Первая кровь распалила нападавших. Толпа опасно заколыхалась, послышались задыхающиеся крики, переходящие в мощный, нарастающий рев. Те, кто находился внутри толпы, не могли знать, чем вызвано общее волнение, но каким-то неведомым чувством они догадывались, что это не милиция, не военные, а что-то другое, более жестокое и бескомпромиссное – нечто, сеющее первобытный ужас.
– Бандиты! – пронеслось над головами, и это страшное слово мигом достигло слуха каждого, вызвав всеобщий ужас. «Почему? Почему? Откуда?»
Ужас охватывал все существо человека, стиснутого по рукам и ногам и не способного предпринять усилий к своему спасению. Началось какое-то овечье смятение: так судорожными рывками животное пытается определить общее движение отары, чтобы совпасть с ним и так спастись. А мускулистые парни в темных куртках хладнокровно ломали челюсти, били под дых, в пах, топтали упавших, все более пьянея от безбрежности свободы и собственной власти над стадом, отданным им на заклание.
Отовсюду несся стон и вой. Люди спотыкались, падали и сразу оказывались затоптанными под ногами своих соратников. Где-то толпа, подобно гидре, сжималась до такого предела, что из пор на лицах задыхающихся людей проступала розовая влага; где-то толпа распадалась, открывая распластанные в противоестественных позах измятые человеческие тела. Случилось худшее из всего, что могло случиться: зажатые по основным магистралям массы людей, охваченные пламенем паники, в слепом озверении давили друг друга, как насекомых, не отдавая себе отчета в том, что происходит и почему. Животный ужас разбегался во все стороны, подобно пламени пожара на ветру.
В нескольких местах наверх выбросили детей, которые ползали по головам в поисках родителей. Где-то лопнули пивные бутылки, их осколки не смогли упасть наземь, застряв между телами, и теперь медленно рвали одежду и плоть. Крыши домов, балконы, даже деревья были облеплены зеваками, которые бурно комментировали происходящее. То там, то тут кто-то из них срывался и падал в поток раскаленной людской лавы.
Какой-то репортер с зажатой над головой камерой был подхвачен бушующей толпой и отброшен на вогнутую внутрь садовую ограду, концы которой прошили его насквозь. Оказавшихся с краю людей практически размазывало по стенам домов. При этом стационарные камеры ведущих телекомпаний, закрепленные на уровне второго этажа, вели бесперебойный репортаж с человеческой бойни, который транслировался на всех телеканалах мира.
В полном соответствии с тем, как волки, влетая в стадо, бессмысленно режут скот, опьяненные кровью и безнаказанностью парни молотили кулаками уже без разбору. Их загорелые лица и руки покрылись чужой кровью, их сердца возбужденно трепетали из-за отсутствия сопротивления. Им было легко, как в свободном полете, пока то в одном месте, то в другом, кто концом сломанного флагштока, кто ловким ударом локтя, кто вырванной арматурой не сумел повалить на асфальт пару-другую нападавших. Те не успевали подняться на ноги, мгновенно забиваемые до смерти ботинками манифестантов. Поначалу отхлынув, людское море вернулось неудержимым цунами, затопив собою все улицы и переулки.
Незаметно для себя нападавшие увлеклись и увязли в человеческой массе, которая быстро и безнадежно обволакивала их, затягивая, точно трясина. На свою беду, они заметно выделялись кожаными куртками, короткими стрижками, хищными повадками – и не овцы уже, а предельно озверевшие мужчины и женщины со всех сторон били, резали, рвали, царапали их тела руками, ногами, зубами, ножами, бутылками, все более ожесточаясь от прибывающей силы. И когда из джипов прозвучала команда уходить, вдруг обнаружилось, что ее не так-то легко выполнить, поскольку значительная часть братвы к тому моменту уже наглухо втянулась в неравную драку.
– Отходим!! – вопили вожаки, вываливаясь из джипов.
Но толпа железной махиной неотвратимо надвигалась на них…
– Почему они не уезжают? – спросил Книга.
Молодой политтехнолог вытер пот с лица и кинулся к телефону.
– Заминка, господин полковник! – хрипло крикнул он, повернув к нему белое, как простыня, лицо. – Какая-то заминка! Эти дураки по телевизору уже зовут милицию спасать народ от бандитов! В парламент срочно вызван министр внутренних дел! Но он не приедет! Остановить ничего невозможно! Это каток!
– Кой черт остановить, – угрюмо промычал Книга. – Прав был Кругель, ох и прав. Теперь каша будет. Мудаки! – Он с ненавистью зыркнул на политтехнолога и, согнувшись пополам, багрово проорал: – Включить сейчас телевизор, мать твою! Сей момент включить!
На Лизе были белая, высоко открывающая загорелые, опушенные редкими светлыми волосками стройные ноги юбка и короткая на бретельках майка. Для человека с воображением на ней, в сущности, ничего не было. Глеб ощутил у себя на шее теплое дыхание.
– Как я хочу тебя, милый, – чуть слышно сказала она, хихихнув.
Он бросил на нее быстрый взгляд и постарался улыбнуться. Сердце билось ровно, незаметно, но печаль, беспричинная и оттого как-то особенно жгучая, тихой отравой расплывалась в груди. Это депрессия, подумал он, задыхаясь. Это пройдет. Лиза сладострастно запустила пальцы в его волосы.
– Давай помечтаем, – предложила она.
– О чем?
– О том, как нам будет хорошо вместе. Представь себе: синее небо, голубое море…