Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Где царь? — рявкнул бородатый мужик.
— Его здесь нет, — отвечала Казановская дрожащим голосом, чувствуя, как ей под широкую юбку залезает царица.
— Га-га, — заорали мужики. — Гля, девки. Во где б пощупаться б… А?
И тут в комнату протолкнулись Голицын и Дмитрий Шуйский.
— А ну прекратите, — приказал князь. — Ищите самозванца, если вам еще нужны головы. Если сбежит, всем на плахе быть.
Выгнав нахалов и словоблудцев, Голицын выставил у комнаты караул новгородцев:
— Никого
Дворец гудел от топота ног, криков, хлопанья дверей.
Все искали царя, заглядывая во все закоулки, рундуки, под лавки и кровати. А Дмитрий по переходам бежал через баню в каменный старый дворец, миновал анфиладу комнат, выглянул в окно. Здесь никого не было видно, все колготились у деревянного дворца. Дмитрий открыл окно, на глаз прикинул высоту, было сажен пять, но понадеявшись на собственную силу, он прыгнул. И ударившись о землю, потерял сознание. Стрельцы, стоявшие у ближайших ворот, подбежали к нему, плеснули из баклаги водой в лицо. Он открыл Глаза, узнал среди них своих северских ратников:
— Ребята, спасите меня, бояре гонятся за мной. Я их всех казню… вас награжу ихними угодьями, домами… Все боярское будет ваше… Я награжу… Шуйский — изменник…
— Не боись, государь, мы тебя не дадим в обиду. А ну-ка, хлопцы, поддержите.
И стрельцы, подхватив Дмитрия под мышки, потащили в ближайшее строение.
— Вот тут тебя ни одна тварь не найдет. Что с ногой у тебя?
— Кажется, вывихнул.
— Ну ничего, вот придет Кузьма, он добрый костоправ, поставит на место.
— Вы только не выдавайте меня Шуйским, — попросил Дмитрий.
— Да ты шо? Чи мы зря тебя от самого Путивля до Москвы провожали? Пусть попробует кто сунуться.
«Слава Богу, на своих, на северских натакался, — думал, морщась от боли, Дмитрий. — Вот только нога, скорей бы этот костоправ явился. Сегодня же всем головы вон, как только подавлю бунт, всем, всем и Шуйским, и Голицыным. Никому пощады, никаких помилований. На плаху! На плаху!»
А между тем заговорщики облазили весь дворец от подвала до крыши в поисках лжецаря. Но его нигде не было.
— Где этот еретик?
— Худо дело, — сказал Шуйский. — Как бы он не ускользнул в город, там за него побоище идет.
— Через стену он не сможет бежать, — хмурился Голицын.
— Пошли, Василий Васильевич, своих ко всем воротам, чтобы он не выскользнул из Кремля.
— Весь Кремль надо обыскать. Весь.
Тут уже к новгородцам добавились сидельцы, выпущенные из тюрьмы. Эти заросшие, обозленные на власть люди шныряли по всем закоулкам и наткнулись-таки на Дмитрия.
— Вот он! Вот он! — вскричали торжествующе.
Стрельцы вскинули ружья, выстрелили и свалили двух человек, но бунтовщики не разбежались, позвали подмогу. Явились новгородцы с пищалями.
— Бросайте оружие или всех уничтожим!
Видя явный перевес у бунтовщиков, стрельцы побросали оружие. Лежащего на земле царя окружила ликующая, кровожадная толпа.
— А-а, попался, еретик, говори, кто ты и чей?
— Я сын царя Ивана Васильевича, — испуганно лепетал Дмитрий.
— Так мы тебе и поверили. Признавайся, кто ты?
— Дайте мне выйти на Лобное место… Спросите мою мать-царицу… Я должен обратиться к народу.
И тут подошел Иван Голицын, только что воротившийся из Вознесенского монастыря.
— Я только что от царицы Марфы, она сказала: он не мой сын.
— Ага-а, — завыла толпа, и Дмитрия начали пинать ногами, плевать в него, срамя последними словами. Содрали с него царское платье.
— Дайте мне говорить с народом, — умолял несчастный Дмитрий своих мучителей.
— Вот я дам тебе благословение, — крикнул Мыльников и вскинул к плечу ружье. — Нечего давать еретикам оправдываться.
И выстрелил. Самозванец был убит, и на него уже мертвого набросились сразу словно воронье, тыча в него алебардами, саблями, кинжалами.
— Тащи его, братцы, на площадь!
— Верно! Он просился туда. Айда!
И, ухватив за ноги, поволокли лжецаря к Фроловским воротам. Поравнявшись с Вознесенским монастырем, потребовали Марфу. Она явилась в окне.
— Говори, это твой сын?
— Нет, это вор, — отвечала та и отвернулась. Полуголое тело лжецаря вытащили к Лобному месту, бросили на землю. Потом от торговых рядов принесли прилавок и положили тело на него. Сюда же вскоре приволокли труп Басманова и положили рядом. Добровольные глашатаи вопили:
— Глядите, люди добрые, на вора Гришку Отрепьева, обманом захватившего царский престол. Вот он злыдень, покаран Богом!
А между тем по Москве трещали выстрелы, слышались крики, звон колоколов. Это шли сражения возле казарм поляков. Находился в осаде и Посольский двор.
Князь Шуйский призвал к себе племянника Скопина-Шуйского:
— Миша, скачи к Посольскому двору, разгони чернь. Извинись перед послами; скажи им, что Лжедмитрий низвергнут и что их — послов — мы не дадим в обиду.
Отправив племянника, Шуйский тут же разослал посыльных во все концы, чтобы останавливали кровопролитие:
— Говорите, что лжецарь разоблачен, что он уже на позорище на Красной площади. Что это был Гришка Отрепьев, расстрига.
Воейков притащил из кремлевской мастерской страшную маску-«харю» и водрузил ее на лицо лжецаря и воткнул в рот трубку:
— Вот пусть теперь поиграется. Ха-ха-ха.
А толпа все прибывала, толпилась возле трупов. Кто-то из женщин плакал, глядя на все это: