Шрифт:
Даринда Джонс
Скорее, Энни!
Неизданный рассказ из сборника "Погост".
I
Я так долго сплю, что все, наверное, обо мне забыли. Но никто не виноват. Я изменилась. Медсестра Сара говорит, я стала женщиной. Когда-то у меня были голубые глаза и светлые волосы, спадавшие локонами на спину. Теперь все иначе. Волосы у меня каштановые, причем не самые симпатичные. Короткие, спутанные и жирные. Думаю, на затылке и вовсе появилась залысина от долгих лет забытья. Волосам дали немного отрасти, потому что все ждали, когда я открою глаза. Ждали того дня, когда все смогут порадоваться хорошо
Но этот день так и не наступил.
Поэтому мы все еще ждем.
Скорее, Энни. Сорви замок и открой ворота.
II
Иногда мне хочется побыть хитрой и смелой. В такие дни я выхожу за рамки. Бросаю это тело, эту постель, эту палату и ухожу. Наблюдаю. Становлюсь призрачным соглядатаем. Незаметно сую нос в чужие дела. Я видела, как сегодня живут люди. Вот откуда я знаю, как выгляжу. Вот как я узнала, что мне постригли волосы. Будь Энни здесь, она бы не позволила меня остричь.
III
На нас были легкие шорты и мешковатые футболки. Мы бегали босиком по мокрым газонам. Ели мороженое под солнцем (сладкие капли стекали по палочкам прямо на руки) и целовались с мальчиком за сараем. Крали из бабушкиного буфета печенье с помадкой и кормили муравьев. Ездили на папином «олдсмобиле». С гаражной дверью приходилось повозиться, но мы всегда справлялись на ура. Смеялись над глупыми шутками так, что болели щеки и животы, но мы терпели и все равно смеялись.
Скорее, Энни. Пожалуйста, скорее.
IV
Как правило, я не выхожу из местных коридоров. Остаюсь со стерильными людьми и серебристыми инструментами. Но иногда набираюсь храбрости и ухожу дальше. Чаще всего – повидаться с Энни. У нее теплая улыбка и такой удивительный смех – волшебный, мистический! – что меня забрасывает в чудесные времена. Свет ее глаз манит. А душу украшает изумительное согревающее, а не обжигающее пламя.
Но порой ее сложно отыскать. Она словно ускользает, а я блуждаю в тумане и отчаянно стараюсь найти опору под ногами, чтобы оставаться под облаками.
Все путешествия за пределы этих стен заканчиваются на поле. Оно огромное и зеленое. А зеленое я вижу редко. Там лежат четыре камня в ряд. На трех что-то написано, а на четвертом пусто. Мне интересно, что это за надписи, потому что я всегда засыпаю до того, как успеваю их прочесть.
V
Мы бегали на пшеничное поле, играли в индейцев и ковбоев и спали в тени под навесом. Рисовали «классики» на тротуаре и играли в выбивного по колено в грязи. Пахли дыней, кукурузными палочками и земляничным шампунем. Менялись босоножками и шнурками, вплетали в волосы цветы, чтобы они грелись под солнцем, и наслаждались в дикую жару ароматом недолговечных духов. Одинаково одевались и смеялись, когда папа не мог нас различить. Морщили носы, думая, какой он все-таки глупый. Купались в воде с детским маслом и маминой душистой пеной и клялись хранить секреты друг друга до того самого дня, когда вместе умрем.
VI
По
VII
Миссис Тиббс из соседней палаты слегка с приветом. У нее жиденькие волосы и острые ногти. Когда она ездит на инвалидном кресле по коридору, то нарочно сбивает все на своем пути, а потом старается укатиться подобру-поздорову, пока ее не поймает санитар. Когда он ее все-таки ловит (а он всегда ее ловит), она кричит и дерется, и ему приходится привязывать ее к коляске. А она все кричит, кусается и ругается на чем свет стоит. Благодаря ей я и выучила самые цветистые ругательства. До встречи с миссис Тиббс я понятия не имела, что санитар может быть хуже змеиного пениса.
VIII
Энни слизывала кровь с царапин синим от конфет языком. Я часто спрашиваю себя, слизала бы я сейчас свою кровь, если бы могла? Становилась ли от этого Энни каким-то образом сильнее, храбрее? Может быть, медный вкус собственной крови как-то давал ей почувствовать на вкус саму жизнь?
Ей не пришлось столкнуться с местным безразличием. С духотой и серыми стенами. И я рада. Ей бы здесь не понравилось. Там, где Энни, должно пахнуть цветами. Бог бросил свет к ее ногам, и этот свет танцевал у нее в волосах, искрился в глубине глаз. Она бы превратила спертый воздух, навеки пропитавший эти коридоры, в разноцветных бабочек. И мы бы с хохотом гонялись за ними, приводя санитаров в бешенство. Это уж точно.
IX
Совсем недолго здесь работал молодой человек. Я так и не узнала, как его зовут. Он вечно шептал мне что-то на ухо и гладил по животу. Я очень старалась прорваться сквозь марево, услышать, понять, что он говорит. Теплыми губами он целовал мои веки и сжимал пальцы на ногах. Его слова тонули в темном забвении, а он раздвигал мне ноги и сильной рукой забирался под сорочку, чтобы проверить торчавшие во мне трубки. Прохладные пальцы ласково и успокаивающе гладили проколотую кожу. Я его немножечко любила.
X
Мы ели арбуз и мороженое, пока не слиплись пальцы. А потом пили растворимые фруктовые напитки через закрученные соломинки. Красили ногти на ногах розовым лаком и завязывали на запястьях бархатные ленточки. Ловили в банки кузнечиков и принцев-лягушек, когда шел дождь. В праздничной обуви прыгали через скакалку и в одних носках лазали по деревьям. Держась за руки, бегали по зеленым лугам и полям с подсолнухами. И никогда даже не задумывались о том, что может быть дальше – между «прямо сейчас» и следующей долей секунды.