Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
Шрифт:
Новиков молча жевал яичницу с жареной колбасой, не желая своим ответом подвигнуть Константина к дальнейшим рассуждениям. Игорь, похоже, задумался, оценивая качество силлогизма. Шульгин перевел взгляд на магов, под шумок разливающих на своем краю стола вторую бутылку.
– Да-да, именно, – тут же отреагировал Удолин. – Вот мсье Дю Руа, – указал он на француза, – гильотинирован, было дело, в разгар якобинского террора. Год почти скитался как неприкаянный, по причине незаконченности образования, пока не нашел того, кто помог ему заново воплотиться. И с тех пор живет вполне благополучно. С ребом Товом случилось
– Хватит, а?! – не выдержал Новиков, едва не швырнув на стол вилку. – Это вы там у себя на семинарах обсуждайте. Живой – ну и будет с тебя! Дай поесть-попить спокойно. Потом поговорим. Давай, Саш, про баб, что ли…
…Когда Удолину стало известно о наличии на новозеландской базе добровольно прибывшего для переговоров Шатт-Урха и оказавшегося в результате своеобразным «политическим беженцем», он оживился до чрезвычайности.
– Я должен с ним увидеться. Немедленно. Он наверняка не из самых высших, но судя по всему – полноценный «мыслящий». Если мы за него возьмемся вшестером…
– Да беритесь, – ответил Шульгин. – Мне куда интереснее – осталось что-нибудь там, где мы с тобой вчера побывали, или действительно – в пыль?
– Об этом вашего парламентера и поспрашиваем. Мы ведь до сих пор не выяснили – в каком году мы с тобой побывали. Если в восемьсот девяносто девятом – одно. А если, с учетом базовой ориентации вашего форта, – в девятьсот восемьдесят четвертом? Тут крайне интересный пасьянс получается. Линии из любого года любой реальности так или иначе сходятся на одном и том же месте плюс-минус несколько месяцев…
– Только плюс, – возразил Новиков. – До момента постройки терема никто сюда не попадал. И самый главный показатель – наши собаки. Они по-прежнему молодые. С голоду не подохли. Нас помнят. Значит, крутимся в пределах одного года. Из этого и исходи, мыслитель…
– Вот-вот, – посетовал Константин. – Я, к вашему сведению, об этом давно задумываюсь. Вчера, когда летел, хотел посмотреть, осталась ли на скале Ларисина пометка. И в каком она состоянии, в смысле воздействия времени и природных факторов…
– Да, если наскоро – какой-никакой, а ориентир. Ну, значит, теперь другими способами атрибуции попробуем воспользоваться. А в Новую Зеландию как – своим ходом доберетесь или Олега просить, чтобы дверцу приоткрыл?
– Если можно – лучше бы с его помощью. Нам силы тратить и рисковать потеряться по дороге – не лучший вариант. Зачем продираться сквозь джунгли, если можно их перелететь на самолете?
В словах Удолина Андрею послышалось некоторое противоречие. Раньше он говорил нечто совсем противоположное, насчет способов межпространственных и межвременных перемещений.
– Тогда вам придется чуток подождать. Мы сначала к Дайяне вернемся, с Левашовым свяжемся, а уж тогда… Но чтобы еще мусорить в форте – ни-ни! Вчерашней вздрючкой не отделаетесь. Развоплощу всех, к чертовой матери.
Глава 11
Возвратившись в лагерь Дайяны, они первым делом вышли на связь с Левашовым. Подробно рассказали, что узнали от Удолина по поводу его экспериментов с дуггуром, о том, что в очередной раз случилось при попытке вернуться в Южную Африку. Чтобы Олег сам был в курсе и правильно ориентировал Скуратова, когда дойдет до непосредственного общения с профессором и его бандой. А то Константин такой лапши, по своей неистребимой привычке, сможет наивным людям навешать, что последствия окажутся непредсказуемыми. Как водится.
Подсказали, как с этой публикой следует обращаться (прибегая в вопросах соблюдения внутреннего распорядка к помощи Воронцова). Уж Дмитрий сумеет их держать не хуже, чем у Сашки получалось. Если что – ржавых якорных цепей, чтобы наждачком подраить, несколько саженей всегда найдется.
Два часа спустя Олег сообщил, что эвакуация форта произведена. И не только магистров-некромантов оттуда извлекли, но и всех собак забрали. Оказалось, Левашов, открыв портал на Валгаллу, пропустил туда Наталью с Анной. Первая очень захотела вспомнить молодость, а вторая там никогда не была, хотя и слышала очень многое. Так вот, девушки не смогли бросить на произвол судьбы верных друзей человека. Уж сколько, по их мнению, бедные натерпелись. И неизвестно, вернутся ли к ним снова бесчувственные хозяева.
А в Новой Зеландии, в третьем форт Россе, они не пропадут ни в каком варианте. Всегда найдется, кому накормить, поиграть, потренировать сообразно природой определенным привычкам.
Андрей против этого не возразил. Правильно, вообще-то. Только вдруг очень печально стало. Брошен Первый форт, совсем брошен. Окончательно опустевший терем, двор, замерзающий во льдах «Ермак Тимофеевич».
Оно конечно, всяко может повернуться, и учебный центр Дайяны станет их новым форпостом, но сейчас…
Потом Андрей подошел к хозяйке и спросил у нее координаты места, где погибли и были похоронены Лихарев с девушками.
Она посмотрела на него удивленно-непонимающе:
– Тебе – зачем?
– Да знаешь, мадам, захотелось мне букетик на могилу положить. Такая вот дурацкая натура… Девочкам – букетик, у вас им точно их никто не дарил, а Валентину, по-солдатски, – стопарик с черной корочкой. Всю жизнь форму носил и в бою погиб…
Андрей говорил, что думал, не имея в виду достать до души главную аггрианку, а тут вдруг увидел, что ее большие персидские глаза явно повлажнели. Что-то у нее тоже шевельнулось. Опять же в процессе «обрусения». Эмигранты разного рода, типа, вида и идеологических убеждений, укореняясь в очень благополучных странах, первым делом теряют эмоциональную составляющую своей личности, а в России почему-то обретают. Даже сверх того, что им было на родине предназначено.
– Спасибо. Тебе сопровождение нужно?
– Нам? Зачем. Флигер – и все. Часика через два вернемся.
Ну да, нам. Они собрались слетать туда с Шульгиным.
Ирина ни взглядом, ни словом не выразила протеста, узнав, куда и зачем собрались неразлучные друзья.
– За меня тоже помяните, – только и сказала.
Могила была устроена плохо, очень наскоро. Так, накидали, будто малыми саперными лопатками, невзрачный холмик, и больше ничего, ни креста, ни другого памятного знака.