Скорость
Шрифт:
В 4:27, согласно часам на прикроватном столике, Билли лег спать. На двуспальную кровать, с двумя подушками. На одну положил голову, под другую — револьвер.
«Пусть суд не будет слишком строгим…»
И когда веки его закрылись под собственным весом, мысленным взором он увидел Барбару, бледные губы которой шептали: «Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»
Он заснул прежде, чем часы показали половину пятого.
Во сне
Вернувшаяся боль, тупая, но настойчивая, разбудила его в 8:40 утра в ту же среду.
Поначалу он не мог вспомнить, какие из ночных кошмаров были реальными, а какие только приснились ему. Потом смог.
Ему хотелось принять еще таблетку «Викодина».
Вместо этого в ванной он вытряхнул из пузырька две таблетки аспирина.
Чтобы запить аспирин апельсиновым соком, спустился на кухню. Тарелка из-под лазаньи, которую он забыл поставить в посудомоечную машину, стояла на столе рядом с пустой бутылкой из-под пива «Элефант», которая так и осталась на письме доктора Феррьера.
Кухню заливал утренний свет. Кто-то поднял жалюзи. Ночью, когда он ушел спать, они были опушены.
К холодильнику липкой лентой был прикреплен сложенный листок бумаги, четвертая записка от убийцы.
Глава 18
Он прекрасно помнил, что запер дверь черного хода на врезной замок, когда вернулся из гаража со щипцами. Теперь дверь была закрыта, но не заперта.
Выйдя на крыльцо, Билли оглядел лес на западе. Несколько вязов росли ближе к дому, далее сосны…
Утреннее солнце наклоняло тени деревьев, практически не освещая землю под ними.
Он искал отблеск солнечных лучей от стекла бинокля, а обнаружил какое-то движение. Что двигалось, разглядеть не смог, что-то таинственное, бесформенное, необъяснимое.
Билли уже подумал, что столкнулся с чем-то сверхъестественным, но тут неведомое существо вышло из-под деревьев, и Билли понял, что перед ним всего лишь олени, самец, две самки, олененок.
Он подумал, что из леса их выгнала какая-то опасность, но нет, они остановились, пройдя пару ярдов, и принялись щипать нежную травку лужайки.
Вернувшись в дом, чтобы не мешать оленям завтракать, Билли запер дверь, хотя врезной замок более не обеспечивал безопасность. Если у убийцы не было ключа, то были отмычки, и он знал, как ими пользоваться.
Не трогая записки, Билли открыл холодильник. Достал пакет апельсинового сока. Запивая им таблетки аспирина, он смотрел на записку, приклеенную к холодильнику. Но не прикоснулся к ней.
Положил в тостер две оладьи. Когда они подрумянились, намазал ореховым маслом, съел за кухонным столом.
Если
Но это он, увы, уже проходил: бездействие тоже расценивалось как выбор.
Существовала и другая проблема: теперь он сам стал жертвой нападения. И рыболовные крючки были только началом.
«Ты готов к своей первой ране?»
Выродок не подчеркнул слово «первой», никак его не выделил, но Билли понимал, на что делалось ударение. Недостатков у него хватало, но самообман среди них не значился.
Если бы он не стал читать записку, то не узнал бы, с какой стороны опасность будет грозить на этот раз. И когда топор упадет ему на шею, он не услышит даже посвист лезвия, рассекающего воздух над его головой.
А кроме того, еще в прошлую ночь Билли понял, что для убийцы это никакая не игра. Потеряв соперника, выродок не поднимет мяч с земли, чтобы уйти домой. Он по-прежнему продолжит путь к намеченной им цели.
Билли хотелось вырезать листья.
Или решать кроссворды. Это у него получалось.
Постирать, навести порядок во дворе, почистить ливневые канавы, покрасить почтовый ящик: он мог раствориться в повседневных делах и найти в них успокоение.
Ему хотелось поработать в таверне, чтобы часы текли в повторяющихся движениях и пустых разговорах.
Всю загадочность жизни (и ее драматизм) он находил в визитах в «Шепчущиеся сосны», в отрывочных словах, которые иногда произносила Барбара, в его несгибаемой уверенности в том, что для нее есть надежда. Больше ему ничего не требовалось. Больше у него ничего не было.
Ничего не было до этого. В этом он не нуждался, ничего такого не хотел… но деваться-то было некуда.
Доев оладьи, он отнес тарелку, нож и вилку к раковине. Помыл, вытер, убрал.
В ванной снял повязку. Каждый крючок проткнул его дважды. На лбу краснели шесть ранок, вроде бы воспаленных.
Он осторожно промыл их водой, вновь продезинфицировал спиртом и перекисью водорода, смазал «Неоспорином», закрыл чистой марлевой салфеткой, закрепил ее скотчем.
На ощупь лоб был холодным. Будь крючки грязными, его меры предосторожности не остановили бы инфекцию, особенно если острие или зубец крючка поцарапали бы кость.
Насчет столбняка он мог не беспокоиться. Четырьмя годами раньше, перестраивая часть гаража под столярную мастерскую, он сильно поранил руку ржавой петлей, и ему ввели противостолбнячную сыворотку. Нет, насчет столбняка он не беспокоился. От столбняка он умереть не мог.
Он также знал, что не умрет и от заражения крови, вызванного грязными крючками. Этой ложной тревогой его разум хотел хоть на время уйти от реальных и куда более серьезных угроз.
Вернувшись на кухню, он отлепил записку от передней панели холодильника.