Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
Попутно еще одна творческая идея его озарила, как почти всегда – из-за угла. В спальне, в полуоткрытом шкафу Ларисы ему попался на глаза, между книгами и иностранными глянцевыми каталогами торговых фирм (большой дефицит в те времена), корешок обычного фотоальбома. Из чистого любопытства он его достал, листнул. Недурно, совсем недурно. Только зачем она здесь хранила? Впрочем, где же еще? Неприкосновенность жилища у них соблюдалась свято, девушка могла быть уверена, что никто не полюбопытствует.
Кто уж и зачем ее снимал, сейчас не узнаешь, но пара десятков очень приличного качества фотографий 13х18, черно-белых, на бромпортрете, [40]
Память о бурно проведенной юности. Девчонка и вправду была хороша. Сейчас не хуже, конечно, просто двадцать и тридцать – есть некоторая разница, когда тебе самому уже тридцать пять, а то и сорок два, если считать по шестаковским годам.
40
Сорт употреблявшейся в 60-е – 80-е годы фотобумаги, с хорошим контрастом и слегка коричневатым оттенком изображения.
Ему остро захотелось, чтобы здесь и сейчас рядом оказалась она или… Да кто угодно, Сильвия, Зоя… Вот!
Он же как раз о Зое вспоминал то и дело. Иногда как муж, беспокоящийся о жене и детях, а иногда собственной памятью. Как хороша она оказалась той случайной селигерской ночью в постели, когда думала, что пришла к Григорию, а он вообще не понимал, что за роскошная женщина самозабвенно и разнузданно отдается ему на набитом одуряюще пахнущими травами деревенском тюфяке. И терзался мыслью: что же с ней теперь делать? Какой, к черту, из него семьянин, отец двоих подрастающих сыновей и муж красавицы актрисы? Ему войны выигрывать, судьбы мира решать, а не…
А что, если… Переправить ее сюда. И Власьева тоже. Все объяснить, замотивировать в меру их понимания. Перспективы обрисовать. Мол, ненадолго все, на несколько месяцев, на полгодика, а потом – хоть на Дальний Запад, хоть прямо в белую Россию.
Это действительно идея. Выход почти из всех тупиков. Власьеву непременно понравится. Целая неосвоенная планета, собственный Форт, роскошная библиотека, богатейший арсенал, БТРы и вездеходы, которые он легко освоит.
Зоя… Для нее то же самое, плюс абсолютная безопасность, которой в Москве он ей на самом деле гарантировать не может. Вдруг да решит Иосиф Виссарионович подстраховаться, взять ее в заложницы? Конечно, о светском обществе пока придется подзабыть, так не надолго же. Поживет на природе, словно миллионерша на собственном ранчо, книжки толковые почитает, фильмов хороших насмотрится, настоящих, цветных, не «Волгу-Волгу» какую-то, не «Ленин в Октябре».
Пацанам тоже будет нормально. Настоящие «Приключения бура в Южной Африке». Не наркомовскими детишками в спецшколе № 19 станут расти, парнями фронтира. Винтовки свои, собаки, катер, дядька-воспитатель, какого поискать. Тем более он сюда будет частенько наведываться. Может, и вправду в гости к друзьям-квангам сгоняют. Восстановят братство цивилизаций.
Перспективы обрисовались замечательные. Только что пусто было в голове и в душе, а тут вдруг сразу!
О том, легко или сложно будет убедить Зою и Власьева принять его предложение, он предпочитал не задумываться. Найдутся, по обстановке, нужные слова. Сейчас ему с Лихаревым нужно разобраться, но в теперешнем эмоциональном настрое это тоже казалось пустяком.
Альбом Ларисы он с некоторым сожалением поставил на место. Что было, то было, а теперь следует забыть, как и многое другое-прочее.
Наверное, стены Форта, которые они выложили своими руками, терем, любовно отделанный и оформленный в соответствии со вкусами каждого и всех вместе, пропитанные теми словами, чувствами и мыслями, которые источали члены «Братства», настолько повлияли на Шульгина, что он ощутил себя совершенно другим человеком. Не тем, что в облике Шестакова появился здесь сегодня, а скорее тем, каким он был в самом начале эпопеи. Молодым, энергичным, романтически настроенным и свободным от груза будущих событий, трудных решений, разочарований и несостоявшихся надежд.
Может быть, на самом деле все еще впереди, и где-то его ждет рассветный Петровский бульвар, свободный от людей и машин, по которому он шел, насвистывая, возвращаясь от очередной подруги, никоим образом не представляя, какие потрясения начнутся уже сегодня вечером, за преферансом.
Если так, то хорошо, а то ведь он уже начал уставать от жизненного опыта, больше подходящего семидесятилетнему человеку, замученному потерями, войнами и революциями.
Заодно и память наконец пришла в полное соответствие, никаких сбоев, события четырех реальностей уложились в нужном порядке, никак не мешая друг другу. И та мысленная сила, которую он впервые ощутил в Нерубаевских катакомбах, стала еще более отчетливой и управляемой.
С таким настроением он и явился без приглашения на Столешников в семь часов утра. Открыл не доступную никому из здешних жителей дверь, точно так, как они с Андреем проникли сюда отчаянной (когда все было поставлено на карту) ночью двадцатого года, после боя на Николаевском вокзале и прорыва через перекрытый красноармейскими патрулями город.
Вошел, разделся, убедился, что Валентин безмятежно спит. Да, ощущение абсолютной защищенности штука приятная, только предательская, если ошибешься. Лихарев ошибся.
В толстых шерстяных носках, которые Сашка любил надевать в сапоги вместо портянок, прошел на кухню. В Форте он не выпивал, другими делами занимался, а здесь отчего же не расслабиться, обстановка не только позволяет, а прямо требует, чтобы создать нужное впечатление у клиента.
Наркомовская привычка ужинать далеко за полночь, завтракать в обед, а обедать в девять вечера сейчас пришлась как раз к месту. Тем более свежие газеты в сталинские времена доставлялись тоже в семь, чтобы товарищи успели перед работой ознакомиться с текущими установками. Вот Сашка и достал из ящика «Правду» и «Известия», сидел, просматривал с карандашом в руке передовицы и сообщения о вчерашних кадровых перестановках.
В отдаленном парой десятков метров туалете зашумела спущенная вода, а через короткое время на пороге возник ошарашенный Валентин в сиреневых шелковых подштанниках. Понятное дело – проснулся по нужде, имея в виду еще часик после того поспать, самый сладкий, особенно при нынешней погоде, и увидел свет в конце коридора, подумал сперва, что с вечера забыл выключить – и нате вам!
– Привет, Валентиныч, – радушно сказал Шульгин, приподнимая рюмку к глазам. – Умойся, присоединяйся, разговор есть. Или обратно в койку? Я не спешу, можно и попозже…