Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
От дипломатов он затребовал направить в свое распоряжение Овчарова. Виктор уже имел отношение к испанским делам, да вдобавок обладал хорошим, в духе здешних требований, слогом. При этом Сашка мог ему полностью доверять – не станет болтать на стороне о некоторых моментах, с точки зрения обычного сотрудника достаточно странных.
К работе ведь был привлечен и Лихарев. Его Шар (о котором Шестаков, разумеется, понятия не имел) открывал доступ к совершенно секретным франкистским, немецким, итальянским, а также и англо-франко-американским документам. В том числе уничтоженным в разное время по разным причинам, почему и не вошедшим в научный оборот.
К примеру – личным дневникам графа Чиано, министра иностранных дел Италии и зятя Муссолини, стоившим ему головы. То ли похищенным, то ли уничтоженным
Сталин и приглашенные им товарищи, нарком иностранных дел, и. о. наркомов обороны и ВМФ, главком ВВС, начальники АБТ и ГАУ, два секретаря ЦК, еще несколько начальников помельче, выслушали доклад не то чтобы внимательно. Они были поражены. Это может показаться диким, но практически никто из присутствующих не представлял себе реальной картины в целом, только фрагментарно, в пределах сферы непосредственных обязанностей, а оттого, что многие занимали свои посты всего по несколько месяцев, то и там достаточно туманно.
Можно сказать, большую часть информации черпали из газетных сводок и репортажей Кольцова и Эренбурга. Те, естественным образом фильтруясь на нескольких уровнях и по разным критериям, в итоге напоминали скорее грамотную дезинформацию, чем материал для принятия судьбоносных решений.
Кроме всего прочего, товарищи попросту давным-давно отвыкли воспринимать факты и окружающий мир как объективную реальность, данную нам в ощущениях. Может, в первые годы советской власти о просчетах, ошибках, подлинных опасностях и их причинах еще принято было говорить помимо идеологических шор и штампов, а примерно со времени смерти Фрунзе и Дзержинского, низвержения Троцкого правда стала опасным продуктом. Даже на самом верху. И вот сейчас Шестаков с шокирующей прямотой вдребезги крушил очередной миф. Мало того что оценка обстановки кардинально расходилась с «общепринятой», утверждавшей, что, несмотря на отдельные трудности, испанский народ под руководством коммунистической партии уверенно движется к окончательной победе, каковая непременно наступит именно в этом, тридцать восьмом году, так слушатели еще и подводились к мысли, что в собственной стране дела обстоят похожим образом.
При этом докладчик, полностью игнорируя ритуальные словесные обороты и конструкции, сосредоточился не на «объективных причинах», «происках империализма» и «предательстве деятелей Социнтерна», а открытым текстом рубил о порочности текущей советской политики, вопиющей некомпетентности ответственных товарищей из числа военных и политических советников, зловещей роли агентов НКВД и Коминтерна, которые наносили общему делу вред куда больший, чем десяток франкистских и итальянских дивизий.
– Не нужно ссылаться на особенности испанской демократии, на противоречия между коммунистами, социалистами, анархистами, ПОУМ, старыми генералами. Это – данность. Другой страны и других республиканцев у нас нет. Я ставлю вопрос прямо – нужна нам победа республиканцев над франкистами, фашистами и прочей мировой олигархией или нет? В течение прошлого года мы поставили на Пиренеи 496 самолетов, «СБ», «И-15», «И-153» и «И-16», 322 танка «Т-26», «БТ-5» и «БТ-7», 60 бронеавтомобилей «БА-6» и «БА-10», 714 артсистем, 13 тысяч пулеметов и 337 тысяч винтовок, несколько миллионов патронов и снарядов, направили туда около двух тысяч военных советников. С такими силами войну можно было выиграть вообще без участия испанцев. Представьте, товарищ Сталин, если бы вы на царицынском фронте получили триста танков и семьсот пушек…
Сказано было вовремя и с тонким расчетом. Сталин улыбнулся и разгладил мундштуком трубки усы. Конечно, тогда у него было четыре бронепоезда и около сотни трехдюймовок. А ведь погнали белых…
Сам же Шульгин вспомнил другое. Под Каховкой обошлись вообще десятком самоходок и ударно-штурмовым батальоном рейнджеров, не считая корниловской дивизии. Красные бежали, как в июне сорок первого на Западном фронте.
– В Испании результат хуже нулевого. При трехкратном перевесе в живой силе, двукратном в современной технике потерян Север с последним опорным пунктом и портом Хихон, через который мы могли почти беспрепятственно завозить вооружение и переправлять добровольцев. Брунетская, Сарагосская, Теруэльская операции завершились совершенно неожиданным, даже теоретически малопредставимым крахом. Республиканцы просто бросили с таким трудом захваченные позиции. Сейчас в армии и правительстве царит паника и раздоры. Товарищ Андре Марти, которому Коминтерном даны неограниченные полномочия, вместо того чтобы сплотить все здоровые силы на борьбу, вообразил себя реинкарнацией Николая Ивановича Ежова. В тылу расстреливают и арестовывают больше людей, чем их гибнет на фронте. Каждый арест и бессудный расстрел ухудшают положение на передовой. Анархисты и поумовцы боятся и ненавидят коммунистов, отказываются идти в бой, потому что обоснованно опасаются удара в спину. Как это было у нас в двадцатом…
Сашка замолчал, о расстреле ударных сотен Махно сейчас распространяться не стоило.
Он и так сказал слишком много, а перед ним еще лежало больше двадцати страниц доклада и свернутые в рулон карты с нанесенной обстановкой, фактической и прогнозируемой. Сегодня он собрался, поставив последний рубль ребром, сорвать банк. Уходить под сень прибрежных пальм, нащупывая в кармане дамский «браунинг», как принято в Монте-Карло у проигравшихся в прах, в его планы не входило.
Вернувшись к военным и политическим аспектам «национально-революционной войны», как она называлась в советской прессе, Шестаков очень резко высказался в адрес наших «военных советников».
– Те, кто действительно советует, советует очень плохо, что следует из имеющихся результатов. А те, кто воюет непосредственно, например, летчики Копец, Проскуров, Рычагов, Серов и многие другие, танкисты Арман, Кривошеин, Павлов, не буду называть всех, так эти ребята, простите меня, товарищ Сталин, ордена зарабатывают, накручивают личный счет. Геройствуют, воюют, сбивают, воодушевляют личным примером испанских товарищей, а толку? Мы ведь, товарищ Сталин, награждаем их без всякой меры, чуть ли не за каждый сбитый самолет, уничтоженный танк, да еще и испанцы хорошие деньги платят. А франкисты, немцы, итальянцы просто организованно и грамотно воюют. У нас Серов, к примеру, лично сбил пятнадцать самолетов. Честь ему и хвала. А летчики легиона «Кондор» сбили в это время сто, не слишком геройствуя…
Он еще долго растолковывал эти простейшие, с точки зрения человека, знающего дальнейшее, истины. Обрисовал, в виде возможного развития событий, реальный ход и исход войны: нарастание трений между участниками коалиционного правительства, вплоть до вооруженных столкновений. Дальнейшая потеря управления войсками, поддержки населения и неизбежная капитуляция еще до того, как будут исчерпаны возможности сопротивления.
Все это выглядело вполне убедительно, и армейские командиры сникли, прикидывая, какие выводы могут в ближайшее время, да и прямо сейчас, последовать для каждого из них. Террор ведь, фактически, отнюдь не закончился, каждый перебирал в уме имена сослуживцев, пошедших к стенке по гораздо менее весомым обвинениям.
Однако Сталин, не только слушая, но и подвергаясь целенаправленному воздействию Шульгина и Лихарева, постепенно склонялся к другим выводам и мыслям.
– Так что вы, в конце концов, хотите сказать, товарищ Шестаков? О наших ошибках я уже все понял. Сумели объяснить. Заканчивать нужно, так? Вот вы сказали, что с декабря прошлого года ни один наш транспорт не смог прорваться из Черного моря в Барселону и Аликанте. А мы держим при республиканском флоте Кузнецова, Бурмистрова, Головко, Дрозда, Алафузова. Зачем держим? Они что – враги? Или совсем некомпетентные люди? Не могут организовать сопровождение пароходов. Отозвать? Вообще всех отозвать? Пусть фашисты торжествуют, а мы сосредоточимся на внутренних делах?
– Не так, товарищ Сталин!
Шестаков перешел в наступление. Единственно возможный способ навязать противнику, а он сейчас рассматривал вождя как противника, не вообще, а словно за карточным или бильярдным столом, свою волю.
– Надо забыть обо всех якобы политических ограничениях, о Лиге Наций, о «невмешательстве». Воевать, так по-военному, как не раз повторял Владимир Ильич. Гитлер, Муссолини ни о каких «демократических процедурах» не задумываются, делают, что считают нужным.
– Вы нас что, со всем миром поссорить хотите? – прищурился Сталин.